Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Он мог бы еще понять, если бы эти левые довольствовались реформами. Реформы — это все-таки вещь другого порядка: регулировка, подгонка, что ли, приспособление к ситуации. Он и сам когда-то собирался вступить в социал-демократическую партию. В том, что они хотят иметь политический вес, разумеется, ничего предосудительного нет, записывал он. Но беда в том, что им мало участия в государственной жизни, они хотят изменить мир, не дискутировать, а действовать — вот что несносно.

Он курил.

Таким образом, держаться нужно тех, кто обеспечивает и защищает порядок. Нет ничего важнее, чем оберегаемая ими зона свободы. Установить эту зону, сохранить ее. Он записал свобода, скромность и самоограничение, а потом и термин, изобретением которого был очень горд: нравственные товарно-денежные отношения. Он собирался при первой же встрече щегольнуть им перед Августой.

Откинувшись в плетеном кресле, он взглянул на парк. Поднялся ветер.

Свобода, скромность — вот темы, какие он хотел предложить Августе. Об этом можно будет говорить вечера и ночи напролет. Он предвкушал свои беседы с нею; он будет говорить из желания сделать ей приятное, ради нее, так же как и ради нее затеял он всю эту работу ума. Нравственные товарно-денежные отношения — каково, а? Последние летние ночи вдохновляли его. Они всегда оказывали на него такое действие. Indian Summer Nights[79]. Придет же в голову такая чепуха — озаботиться судьбой какого-то Бяласа, да еще использовать свои связи для устройства его на работу?! Возможно, молодой человек и был приятен в обхождении, имел хорошие манеры, как-никак сын чиновника, но помочь ему означало бы потерять лицо. Разве он был в Берлине? Нет, не был. Нет, все-таки был — прелестная Лора, ее скуластое лицо и это ее «я здесь все видела!» (когда он захотел посмотреть квартиру и попросил ее пойти с ним). Но она усмехнулась.

Эх, скорей бы Августа приехала! Почему ее до сих пор нет? Она занята на работе. В конце концов, он тоже занят. Ей необходимо быстрее приехать, ведь иначе мысли, хоть и записаны на бумагу, поблекнут. Время лишит их остроты.

Я не хочу ее терять, записал Ц. А. и подчеркнул терять.

План действий.

Ц. А. записал: 1. Не пускать в дом чужих, когда она здесь. 2. Иметь время для общения друг с другом. (Я выкрою время.) 3. Беседовать и бывать вместе.

Ц. А. откинулся в кресле и подумал, какие профилактические меры мог бы предпринять сверх этого. Он пометил: 4. Я докажу ей свой авторитет. Пункт 4 он подчеркнул двумя чертами. Затем встал, распрямился, допил свой бурбон[80], вышел из-за стола и, шатаясь, стал подниматься по лестнице, балансируя руками и извивая их, как азиатская танцовщица.

На сей раз гостей у него и в самом деле не оказалось. Нравственные товарно-денежные отношения. Августа металась как лев по клетке. Называй меня уж белой вороной, Ц. А.

Это не дело, сказал Ц. А.: он был уязвлен, но не сдавался. Твои друзья-приятели совсем не те люди, каких мы привыкли видеть вокруг себя. Они-то и есть барьер между нами. Мы утрачиваем контакт с тобой. Может, поменяешь университет? Дался тебе этот Берлин. До Гамбурга отсюда рукой подать. Да и друзей у нас там миллион.

Поездка в сумерках на овечье пастбище. Заговорили они только на обратном пути.

Посмотри, какая кругом красота, сказал Ц. А., замечаешь ли ты еще ее своими глазами горожанки?

Свет фар выхватил из темноты зайца, который, немного пробежав в луче, уселся посреди дороги, а потом побежал дальше. Ц. А. на мгновение погасил фары. Когда он включил их снова, заяц все еще бежал по дороге. Ц. А. сбавил скорость. Наконец заяц рванул в поле.

Видишь зайца?

Конечно, ответила Августа.

Неужели этот зверек тебя не радует?

Отчего же, сказала Августа. Почему ты спрашиваешь?

Он выкраивал время. Вечерний выезд на поля. Ц. А. хотел показать Августе природу, снова приблизить к ней дочь. Словно полководцы, стояли они на его холмах и глядели с вершины на другие, также принадлежавшие ему холмы, на жнивья, которые были уже запаханы под озимые, на леса.

Ты хоть когда-нибудь тоскуешь по Айнхаузу?

Разумеется, сказала Августа, но не больше, чем по тем местам, которые мне понравились.

Ты же частица Айнхауза.

Я выросла здесь, сказала Августа.

Он показывал ей только то, что было его собственностью, не выезжая ни на километр за пределы своих владений, например к озеру, в государственный лес или к морю. Здесь он хотел ее исцелить; но от какого недуга?

Ты что, считаешь, надо непременно владеть той землей, на которой ты вырос? — спросила Августа.

Ц. А. не ответил.

Неужели тебе так легко расстаться со всем этим? — чуть помолчав, спросил он.

Нет, сказала она, совсем не легко.

Он показывал ей то, что она сама бы увидела и без его пальца: под яблоней стоял фазан, летели с кликом по небу лебеди, низина заполнялась туманом, становясь похожей на молочный пруд.