Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Ее приход был ему неприятен. Он посмотрел на нее из-за стола ледяным немигающим взглядом. Она остановилась посреди комнаты.

Ясно ли тебе, сказал Ц. А., что я не потерплю твоих принципов в своем доме?

Ничего мне не ясно, сказала Августа.

Совет на будущее: оставь свои принципы в Берлине, когда в следующий раз поедешь домой.

Ты хочешь сказать: в Берлине, где твой дом, ответила Августа. Она улыбнулась ему.

Он не хотел никакого тепла между ними.

Августа повернулась. В дверях она сказала: Ты смешон.

Сны оставались прежними. Возвращение в Берлин нисколько не мешало ей упрямо видеть во сне Айнхауз. Только теперь ей снились детские годы.

Маленькой девочкой идет она по нескончаемой тополиной аллее к усадьбе. Здесь же никогда не было аллеи, думает она, но небо врезается клином между деревьями, и в этом просвете виден Айнхауз. Она продолжает идти. Аллея ведет вдоль кладбища. Сквозь ворота Августа видит заросшие бурьяном ржавые железные кресты и поляну с двумя могильными плитами. На одной из них что-то написано, но что — Августа прочесть не может. Она ложится на соседнюю плиту, переводит дух: оказывается, она в айнхаузском лесу. Лес ревет, хотя воздух неподвижен. Объятая ужасом, Августа вскакивает, и тут на нее ливнем обрушиваются видения всех ее детских прогулок по этому лесу. Вот ей четыре года, а вот — одиннадцать, там — восемь и так далее. Кошмар проходит, оставляя у Августы ощущение, будто с нее содрали кожу. Она совершенно без сил. Слава богу, испытание позади, второй раз оно уже не застанет ее врасплох. Теперь Августе шесть лет.

Взобравшись ползком на железнодорожную насыпь, она сидит на камне и смотрит на дом, возле которого пролегает насыпь, но без рельсов. Она хочет понять, в чем тут дело, но мысли путаются — может, от долгой ходьбы, а может, она просто слишком устала, чтобы думать еще и о доме.

Люди сплошь в серых пуленепробиваемых костюмах; их лица скрыты под касками. Тем не менее Августа знает, что это она сама, шести-, семикратно. Все шестеро или семеро кувыркаются на перекладине, укрепленной высоко на доме. Когда первая пуля влетает в окно, вторая вылетает, третья влетает и так далее. То же самое и наоборот; она-она-она-она-она до ряби в глазах, подтягивание по канату над бездной, нещадная пальба по музыке из чердачных окон, в которых стоят трубачи с очень большими трубами.

А потом настало время проверки сил — в форме коротких телефонных звонков, которые, вероятно, заказывала для него Олимпия, или одной-двух строчек на полях ее писем: колкости, насмешки, издевки. Не то что мир, даже подобие мира стало невозможным. Бывая в гостях или устраивая приемы у себя, он на вопрос об Августе говорил о ней как о какой-то сломанной игрушке; при этом брал какую-нибудь книжицу или валявшийся под рукой сельскохозяйственный журнал, раскрывал его где придется и делал вид, будто пробегает глазами.

Вскоре после президентских выборов[81] дела привели его в Берлин. Студенты вышли на улицы протестовать против руководящих деятелей НДП[82], голоса которых были необходимы одному из двух кандидатов.

Встретив его на аэродроме, Августа сказала: Ты ведь знаешь, я не первый раз участвую в демонстрациях. Я знаю, что делаю, — так чего ты беспокоишься?

Больше двух тысяч человек стянулись от Технического университета к отелю на Курфюрстендамм, где остановился Тадден. Отель был оцеплен полицейским кордоном.

Что же вы, немцы, не можете жить друг с другом в мире?

Вы — это какие немцы?

Августа ответила ему насмешкой.

Демонстранты пытались объяснить охранникам из органов безопасности, стоявшим при входе в отель, кого они оберегают. Но охранники оттеснили их на улицу.

Нечего тебе на улице околачиваться!

Полицейских была согнана целая рать. Пустив в ход дубинки и слезоточивый газ, они рассеяли демонстрантов.

Почему ты со мной не солидарна?

А ты почему со мной не солидарен?

Я?

Ведь ты, получается, неонацистам симпатизируешь, если голосовал не за Хайнемана, а за Шрёдера.

День спустя Августа поехала отвозить Ц. А. на аэродром и немного опоздала: когда она вошла в отель, он уже дожидался ее в холле. Он стоял у широкой стены, оклеенной белой пластиковой пленкой. Стена была испещрена автографами знаменитостей, останавливавшихся в этом отеле: кинозвезд, банкиров, прусских принцесс, боксеров, одного-двух нобелевских лауреатов, внуков и правнуков генералов, именами которых назывались военные марши. Наклонив голову, Ц. А. расшифровывал автографы. Он полез в нагрудный карман, вынул ручку с золотым пером и расписался рядом с каким-то прославленным гонщиком. Но чернила не выступили. Он удивился, взглянул на перо, подвинтил ручку и попытался было расписаться снова, но тут к нему подошел портье.

Ваша дочь изволила прибыть.

Ц. А. бросил через плечо: Благодарю.

Портье сказал: Прошу прощения, теперь на этой стене ничего не напишешь: недавно ее покрыли защитным слоем.

Фрагменты снов.