Собственно, рассказывать было почти нечего. Германа сразу отпустили с работы. Он позвонил Лоре с вокзала и только сообщил, что должен поехать к Герду. Вечером позвонил ее отец и рассказал всю правду. Он был сам не свой, причитал: Боже мой, ох этот парень, этот парень… Лора сказала: Это звучало так, будто Герд опять оскорбил его, не посчитался с его положением. Полиция сперва настаивала, чтобы Лора лично опознала брата. Встретившись с нею на кладбище, Герман сказал: Какие идиоты! Там и опознавать-то было нечего! Что один, что другой — все пятеро выглядели одинаково, любой из них мог оказаться Гердом. Дело кончилось тем, что был позван лагерный зубной врач, который изобразил, будто узнал их. Лора сказала: Мне совершенно все равно, если вместо брата мы похоронили кого-то другого. Странно, да? Я всегда придавала этому такое значение, но, по правде говоря, разницы нет никакой.
Они выяснили, как это произошло?
Нет. И не выяснят. Естественно, они сразу объявили, что, видимо, кто-то курил, хотя курить в мастерской запрещено, из-за целлулоида. А о том, что в бараке всего лишь один выход и нет запасного, — об этом они промолчали. Герман этого так бы и не узнал, если бы сам не поинтересовался. Он ведь был на месте пожара, и, когда спросил о запасном выходе, они смутились и начали мямлить насчет того, что нужно дождаться окончательных результатов следствия. Так что теперь жди-дожидайся.
Августа встала и принялась вместе с Лорой глядеть в окно. Внизу кипела улица. Автобусы подъезжали к остановке, из них высыпали люди и исчезали в супермаркете напротив: магазины должны были скоро закрыться и возвращавшиеся с работы люди спешили сделать покупки.
Лора сказала: Когда ты позвонила, я вот так же стояла у окна и смотрела на улицу, целый день.
Сядь же наконец, сказала Августа.
Лора села на стул; теперь, чтобы глядеть в окно, ей пришлось вытянуть шею. В этом была вся Лора. Увидев ее в дверях квартиры, Августа сразу вспомнила, что с ней надо вести себя сверхделикатно. Наверно, мне все-таки следовало появиться у тебя попозже, сказала Августа, но Лора ответила: Чепуха! Очень хорошо, что ты приехала. Останешься на ночь?
Нет, я спешу. Ведь завтра похороны.
Дождись хотя бы Германа. Он будет рад тебя повидать.
А скоро он придет?
Через час, самое позднее в восемь. Он собирался еще заскочить в вечернюю школу, взять домашние задания.
Среди разбросанных по полу кубиков Петер изнывал от скуки. Наклонив головку, он косился на Лору, сидевшую к нему спиной. Затем встал и на цыпочках пошел через комнату. По дороге с него свалились тапки, но он потопал дальше, мимо протянутой к нему Августиной руки, и дошел до торшера. Ухватившись за него, осторожно наступил на ножной выключатель. Свет зажегся, потом погас, потом снова зажегся. Наморщив лоб, Петер глядел на лампу.
Оставайся на ночь, сказала Лора. Завтра Герману в пять на работу, и если ты сразу выедешь, то наверняка поспеешь к сроку. Она вытянула шею и сказала: Глупость, конечно, но мне интересно, что за народ ходит в супермаркет. Одни как войдут, так и выйдут, а другие торчат по часу. Я весь день наблюдаю. И тем же голосом: Могу ли теперь спрашивать я?
О чем?
От чего он умер?
От разрыва сердца, я даже не знаю, болел ли он вообще.
Тебе дали телеграмму?
Нет, мне позвонила Олимпия, а потом взяла трубку моя сестра.
Ты очень переживаешь?
Нет. В сущности, нет. Августа медленно подняла и опустила плечи.
Мне нравился твой отец, сказала Лора.
Не отрываясь от окна, Августа улыбнулась и сказала: Ты ему тоже нравилась. Ему бы такую дочь, как ты.
Ты хочешь сказать, что в тот раз, когда он приходил к нам и любовался мной, он думал о дочерях?
Нет, конечно, сказала Августа, но мне кажется, он всегда сравнивал нас с тобой.
Впервые за весь вечер Лора посмотрела на нее. Августа почувствовала ее взгляд, но головы не повернула и молчала.
Я не подозревала, что вы настолько плохо понимали друг друга, сказала Лора.
С тех пор я в Айнхаузе больше не была, сказала Августа. Та наша встреча в Берлине оказалась последней. Может, Йоханна действительно права… Она взяла трубку с одной-единственной целью: заявить мне, что его смерть на моей совести.
Какая гнусность, без всякого выражения произнесла Лора.
Августа пожала плечами. Я тебе уже говорила, что он хотел меня застрелить?
Лора взглянула на Августу. Тебе же это только снилось.
Сниться-то снилось, но потом это было и на самом деле — после одной из наших демонстраций. Когда две недели спустя я приехала домой, он спросил меня, правда ли, что я участвовала в демонстрации. Он прочел об этом в своей шпрингеровской газете. Я сказала, что да. Тут-то он и заорал; Только сунься сюда со своими «товарищами» — я встану в дверях и всех вас, как собак, перестреляю! А первой — тебя!