Беженцы давно освободили Айнхауз. Ц. А. их не удерживал. Но после того, как они разъехались, он иногда жаловался на пустоту. Поскольку заселить дом было уже некем, Олимпия начала заполнять его новыми вещами. Айнхауз менял свой стиль. Неудобные диваны и кресла с высокими жесткими спинками в стиле модерн были отправлены на чердак. Тяжелую резную мебель эпохи грюндерства продали. Та же участь постигла шинуазери — лакированную мебель в китайском вкусе, с росписями, перламутровыми вставками и позолоченной бронзовой оковкой: секретеры, буфеты, всевозможные столы и столики. Комнаты возвращались в бидермейер, ампир, рококо, регентство и барокко. Подходящую мебель, хранившуюся под чехлами на чердаке, теперь сносили вниз, реставрировали и дополняли недостающими предметами. Люстры Олимпия отослала на реставрацию в Париж. Пришлось обновить и вытертые штофные обои — в первую очередь в столовой, стены которой жившая здесь после войны семья Роберт довела до безнадежного состояния. Крючками от бельевых веревок из обоев были выдраны целые лоскуты. Великое переустройство осуществлялось по советам журнала «Connaissance des Arts», хотя выдержать стиль той или иной эпохи до конца так и не удавалось. Разрозненные предметы лезли туда, куда им не следовало. Так, в одной гостиной готическая скамеечка для коленопреклонений соседствовала с креслом времен Людовика XVI, а мраморный бюст какого-то покойного двоюродного деда — с мадонной в нимбе. Над кроватями жакоб[30]
с латунными накладками возвышался барочный шкаф, перед ним был расстелен голубой ковер, а на окнах висели бледно-зеленые гардины. Но вложенные средства были впечатляющи. Под конец от гостиной к гостиной протянулись тяжелые портьеры и километры новехонького сусального золота.Обретя свое место, новые вещи уже никогда больше не переставлялись. Обитатели дома несли на себе отпечаток их стиля, и пользование мебелью, диктовавшей свои правила, было возведено в церемонию. В каждой гостиной Ц. А. определил, какой стул или кресло будет отныне его, и вечерами желал сидеть именно там, что вынуждало домашних группироваться вокруг него, а не, допустим, в соседней комнате, как им, может быть, того хотелось. Сидеть на его стуле, в его кресле не дозволялось никому, даже когда они пустовали, причем Ц. А. отнюдь не был владыкой — он сам был рабом. Так, порой он охотно послушал бы музыку, но стиль гостиной не позволял включать радио или проигрыватель. Еще менее уместным был телевизор. Конечно, в Айнхаузе не обошлось без радио, проигрывателя и телевизора, но они были загнаны в самые неприметные углы. Для Ц. А. было настолько естественным подчиняться нормам дворянской эстетики, что, попав в современную квартиру, обставленную функциональной мебелью, он приходил в ужас и вполне серьезно спрашивал, как можно жить без традиций и корней, без фамильного серебра и так
Отныне Айнхауз был воплощением традиций и прогресса. Приезжали гости, восхищались этим счастливым сочетанием и надолго застревали в доме, не желая расставаться как с хранящими старые традиции комнатами, так и с ультрасовременными ванными. Ц. А. недолюбливал всех этих племянниц, друзей, случайных знакомых, не дававших ему побыть одному и обременявших семейный бюджет, но без них он бы, вероятно, заскучал. Конечно, утомительное занятие — часами возить чужих людей по своему лесу, по своим угодьям, и тем не менее он включал это в распорядок дня и устраивал так, чтобы управляющий, бухгалтер, садовник, лесничий в нужный момент оказались на нужном месте, сняли шапки и отчитались перед ним.