Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

У края полосы света, падающего с террасы в парк, летучие мыши охотятся за мошкарой. Пахнет сеном. Ц. А. оставляет причал и идет по лужайке. Он не оглядывается на террасу, освещенную свечами в стеклянных колпаках. Гости должны чувствовать себя раскованно — как в передвижении, так и в беседе. Сам он вступает в разговор, лишь когда замечает, что с раскованностью дело не клеится, потому что некоторые из гостей никого не знают и одиноко молча томятся в гостиных. Тогда он подводит одного гостя к другому, знакомит, напоминает, где они виделись прежде, играет роль садовника, который составляет букет, оглядывает его и создает новую композицию. Как правило, он не ошибается, но сегодня допустил промашку. Он свел молодых офицеров с практикантом, полагая, что они люди почти одного поколения и потому между ними будет полное согласие.

Реалистично? В таком случае выходит, что своевременность равнозначна реалистичности, а реалистичность — фашизму? — сказал практикант капитану. Тот уклонился от ответа, и снова его выручил лейтенант: Коль скоро растет валовой социальный продукт, то какие могут быть аргументы против фашизма? До Ц. А. донесся ответ практиканта: С этой точки зрения фашизм вообще исключает контраргументы. Пожав плечами, лейтенант сказал: Наверно. Практикант взорвался: Я бы сказал вам, что думаю, но, к сожалению, здесь нельзя.

Весь ужин Ц. А. вспоминал этот разговор. Когда сидевшая справа от него дама, обращаясь к Олимпии, похвалила угощение, он буркнул: Хвали́те кухарку. Потом, когда восхищались парком, он сказал: Хвали́те садовника.

Он решил в ближайшие дни вызвать к себе практиканта и сказать, что понимает его позицию, более того — разделяет, и в том, что тот ее не скрывает, ничего предосудительного нет, но не следует забывать о тактичности — например, в отношении дам. Его зовет Олимпия. Он возвращается к террасе. Практикант по-прежнему стоит у колонны, возле него капитан (немногим старше тридцати, коренаст, квадратен) и лейтенант (боек, светловолос, похож на француза). Практикант (лет двадцати, как лейтенант, и мещанского происхождения, как капитан) смотрит на лейтенанта. Лейтенант что-то говорит. Ц. А. не слышит, о чем говорит офицер, но одного того, что они вместе, ему достаточно, чтобы отказаться от своего намерения. (Как раз в этот момент, косясь на начальника — дескать, правильно ли он повторяет вызубренное на занятиях, — лейтенант произносит: Задача армии — принять решительные меры в случае кризисной обстановки, спокойствие и порядок — это основа демократии. Практикант иронизирует: Law and order[29]

.) По восьми ступенькам лестницы Ц. А. всходит на террасу. Головная боль не отпустила. Он слышит law and order, сказанное практикантом. Подняв бровь, он приближается к молодому человеку, кладет — легонько — руку ему на плечо и слегка трясет: У меня в доме никакой политики, юный друг. Таков мой закон, да будет вам известно. Капитан кивает. Лейтенант кивает. Практикант смотрит. Капитан называет его позицию абстрактным гуманизмом. Без тени улыбки практикант отвечает, что такого не существует. Ц. А. учтиво замечает, что не надо горячиться. Верно, говорит лейтенант. Ц. А. уводит офицеров к Олимпии; практикант не двигается с места.

Вернувшись через несколько минут, Ц. А. обнаруживает, что практикант исчез. Даже не попрощался, думает Ц. А. Его охватывает острое чувство грусти и Симпатии. Он ощущает себя брошенным. Но и это вызывает в нем прилив каких-то теплых, сердечных чувств. Ему кажется, будто вместе с практикантом дом покинуло и его убеждение, не глубочайшее, но свое собственное, подлинное. Он снова хочет спуститься в парк, но на первой же ступеньке его догоняет оклик Олимпии, зовущей обратно.