Феликс, что это за грамматическая категория такая —
Я воображаю, как мы едем в этот город, вдвоем поднимаемся по винтовой лестнице внутри этой башни — или нет, мы лучше останемся внизу, у подножия собора, посмотрим вверх и скажем в один голос: Ну и пошлятина, прямо как в какой-нибудь оперетке, что мы забыли там наверху? — двое влюбленных на башне в эдакой амурно-зефирной оперетке, двигающиеся в стихии фальшивых чувств, точно снулые рыбы. Я воображаю, как ты стоишь один у подножия собора, как, ощущая прикосновение ног к земле, медленно скользишь взглядом вверх и, достигнув вершины, падаешь навзничь. А может, у нас обоих закружится голова. Мне больше нравится видеть тебя внутри башни, вокруг все вертится, как после хорошей попойки. Я иду мимо узких окошек, оттуда, я знаю, видны белые высотные дома городских новостроек, но смотреть на них у меня нет никакой охоты, и солнце висит в другой части неба. Даже сейчас мы не вместе. Ты сидишь где-то за тридевять земель в своем адвокатском кресле, вокруг тебя Мюнхен. Но окна твоей квартиры тоже выходят на юго-восток.
Она слышала, как по лестнице спускалась группа американцев, видела тяжело ступающие башмаки, опирающиеся на стены руки, растопыренные ощупывающие пальцы, перекинутые через плечо фотоаппараты, а когда американцы прошли мимо, слышала только звук медленно стихавших шагов. Вслед за тем — новые шаги, кто-то поднимался наверх: молодой француз тащил по ступенькам японку в желтых брюках. Ей тоже неинтересно было смотреть в окно. Опереточный дуэт? Двое из амурно-зефирного спектакля?
Что ты вдруг так взъелся на влюбленных, Феликс? (Пауза.) Нет на свете ничего более дурацкого, чем влюбленные парочки, говоришь ты. Вот они и прошли мимо. Видишь, как исчезают за поворотом их ноги? (Пауза.) Нет, я не поверну голову, не буду смотреть в окно, меня не тянет смотреть на горы Шварцвальда, где, возможно, кто-нибудь стоит и машет платочком.