Испытание реализмом

Таким образом, прецедентное имя «Ю.М. Поляков» в качестве культурного концепта отражает прежде всего ментальные сущности, в которых проявляется дух народа, вкус и нерв эпохи. Это обстоятельство и определяет творческую антропоцентричность прецедентного текста Ю. Полякова, его ориентированность на духовность, субъективность и личную сферу ответственности носителя этнического сознания, поскольку универсальность и неравнодушие стороннего наблюдателя – определяющий признак прецедентности.

Преемственность языковой культуры в конативном переходе от глобального текста-донора к символу современности, на наш взгляд, и составляют лингвокультурные основания особой прецедентности прозы Ю. Полякова. Новые реалии, описанные в его произведениях, становятся не только показателями знаний и представлений о действительности, но и репрезентируют массовое коллективное сознание, ценности, ментальную связь с  культурно-историческим контекстом. При этом художественное пространство становится своеобразной призмой, через которую в преломленном виде читатель без труда узнает социокультурные, психологические маркеры, наслаждаясь включенностью в контекст эпохи. В этом смысле трудно не согласиться с Р. Бартом, который признавался: «Я упиваюсь этой властью словесных выражений, корни которых перепутались совершенно произвольно, так что ранний текст как бы возникает из более позднего» [2].

Таким образом, прецедентный текст – это текст, значимый как для коллективного сознания, так и для отдельной личности в познавательном и эмоциональном отношении. Это текст, который имеет сверхличностный характер, достаточно хорошо известный и понятный широкому окружению этой личности, включая и предшественников, и современников. Ключевым словом в оценке прецедентности, при всей размытости термина в его научном истолковании, является, безусловно, узнаваемость социокультурных маркеров. Применительно к художественному тексту к ним, несомненно, относятся цитаты, имена персонажей, названия произведений, а также имя самого автора текста.

Литература

1. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, 1978.

2. Барт Р. Нулевая степень письма / Р. Барт // Семиотика: Антология / Под ред. Степанова Ю.С. М.: Деловая книга, 2001.

3. Журавлева Е.А., Капарова Ж.Д. Прецедентные тексты начала XXI века. – М., 2007.

4. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. − М.: Изд-во ЛКИ, 2010.

5. Русское культурное пространство: Лингвокультурологический словарь. Вып. 1 / И.С. Брилева, Н.П. Вольская, Д.Б. Гудков и др. – М.: Гнозис, 2004.

6. Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. – М., 2000.

7. Сорокин Ю.А., Михалева И.М. Прецедентный текст как способ фиксации языкового сознания // Язык и сознание: парадоксальная рациональность. − М., 1993.

8. Черкашина Т.Т. Формирование коммуникативного лидера: метаметодика диалога: Монография. − М.: Изд-во Московского гуманитарного университета, 2011.

9. Юнг К. Психологические типы. − СПб: Ювента-М, Прогресс-Универс, 1995.

Ю.М. Поляков:

Небольшой комментарий в связи с переводами. Лет 10 назад роман «Замыслил я побег…» решили перевести в Германии. У них это дело не дешевое. Нашли переводчицу из восточных немцев, «ости», знающую реалии социализма, заплатили 10 000 евро, а это 10 лет были хорошие деньги. Она года два прокорпела и сдала перевод. И владелец издательства, который русским языком не владел, прочел и не понял, почему в России этот роман пользуется таким успехом. Он вызывал эксперта-билингва, знавшего русский текст и рекомендовавшего непременно издать «Побег». Тот прочел и сказал: «Катастрофа! Где ты нашел эту дуру?» − «Почему дуру? Она что, плохо разбирается в социализме?» − «В социализме она разбирается, но полностью лишена чувства юмора!» Увы, «ости» не восприняла ни одной шутки, ни одной остроты, даже иронии – и перевела все на полном серьезе. И роман не вышел, потому что еще 10 000 евро у этого издателя не нашлось.

А вот другой забавный случай, связанный с переводом художественного текста в иной культурно-национальный код, иную систему мировидения. Мы недавно ездили в Венгрию, где поставили спектакль «Хомо эректус», который с успехом идет в московском театре Сатиры в постановке Андрея Житинкина уже лет десять. В пьесе есть сцена, где муж бьет жену за то, что она отказывается принимать участие в свинге. Мы сидим, театр роскошный, построенный в пору расцвета Австро-Венгрии. Я замечаю, что режиссер обошелся без рукоприкладства, несущего на себе сюжетную нагрузку. Странно!

Потом, на фуршете, спрашиваю режиссера: «А почему вы опустили эпизод, когда герой ударил героиню? Ведь это же ключевой момент − завязка! У вас что, мужья никогда жен не бьют… по-семейному?» Он мне и отвечает: «Нет. У нас такой проблемы нет». Я: «Счастливые венгерские семьи!» А он: «У нас другая серьезная проблема. У нас жены мужей бьют! Но на такое насилие над вашим замыслом я не отважился…»