Испытания

Золин глядел на директора снизу вверх сквозь большие красивые очки, несколько закинув назад большую голову на коротком туловище. Парикмахерское искусство — приподнято уложенные с помощью фена и лака волосы — усиливало впечатление крупности от золинской головы. У него было лицо, выхоленное посредством систематических курсов массажа и кажущееся большим от пышного оранжевого ворота свитера домашней вязки, надетого под пиджак. И вся внешность Валерия Яковлевича Золина, старательно подделанная под крупнокалиберность, выражала физическое удовольствие от его пребывания на планете. Комплексом неполноценности Валерий Золин не обладал.

Альфред Семенович согласился на соавторство. Дополнительная популярность не повредит, так же как дополнительные материальные ресурсы. Кроме того, Мараньеву нравились люди, умеющие энергично и уверенно врать, открыто глядя в глаза собеседнику. Мараньев высоко ценил как в себе самом, так и в других умение правдиво лгать. Умение лгать, считал Мараньев, так же, как умение невозмутимо воспринимать явную ложь может приносить значительную выгоду соучастникам.

С книгой были осложнения: кто-то где-то определил ее как явно компилятивную, не заслуживающую серьезного тиража. Тогда-то на помощь кинулась Клавдия Ефимовна. Дозвонилась до высших инстанций, попросила срочно принять ее, высказала свое твердое убеждение в наличии у Мараньева идейных противников!

Книга «Преобразование природы: фантастические замыслы и реальные перспективы» Альфреда Мараньева и Валерия Золина была издана не трехтысячным, как предполагалось, а гораздо большим тиражом! Клавдия Ефимовна не впервые напомнила мужу об этом.

Позволила ему вдоволь помолчать — вспомнить хорошенько пример взаимопонимания, общности интересов, подтверждающий удачность их супружеского союза.

— Ты у меня молодец! — сказал Альфред Семенович, добродушно шлепнув жену по упругой ягодице.

Клавдия зарделась. Алик в последнее время был скуп на ласку. А ей претило выпрашивать подачки — будь то лестью, которую, она знала, Алик охотно принял бы, будь то женскими способами, популярными, наверно, еще в каменном веке: приготовленным для мужа особенным лакомством, своевременно предложенным ему глотком крепкого напитка, ожидающим умильным взором, рабски устремленным на хозяина.

Нет, гордость могла позволить Клавдии лишь одно — с достоинством прислушаться к мужниной критике.

— Знаешь, Алик, ой, извини, Фред, я, пожалуй, буду писать стихи, а не рассказы про таможенников и пограничников. Иногда буду переводить что-нибудь. Или буду делать самое полезное для литературы: писать критические статьи!

— Ну что ж, — легко, почти по-ребячески, улыбнулся Мараньев, мысленно с удовлетворением отметив, что, как всегда, справился со своим морганием. И тут же осуществил радующую потребность — снова шлепнул жену пониже плотной спины.

— Понимаешь, — еще более оживилась Клавдия, — я поняла, что критики просто не замечают некоторых выдающихся современных поэтесс. Я тебе сейчас докажу! Еще зимой знакомая продавщица в киоске всучила мне, как обязательный довесок к журналу мод, книжечку стихов одной поэтессы, такая простая русская фамилия, все время забываю, потому что критики о ней ничего не пишут и, наверно, поэтому никто не покупает. А стихи великолепные, я даже переписала.

Клавдия Ефимовна, уверенно поворошив аккуратное хозяйство своей элегантной сумочки, вытащила листок бумаги и прочитала не картавя:

Терпеливо и гордо,Тепловатого тела стыдясь,

С ощущением сортаМы вступаем в законную связь.Сотни две преимуществ,Потупясь, возложим к ногам.От таких ли имуществВелели отказывать нам.Я не знаю, в чем сила

Отказа, но он вызывает протест.Как божок или ваза,С буфетных вы смотрите мест.И спесиво, и прямо,И не расправляя колен,Смотрит бронзовый ламаВ английский стенной гобелен.

Мы — свои. Со своими.Присоединяясь к своим.Мы взлетаем — не с ними,Но мы подчиняемся им…

Дальше тоже списала, но куда-то листок запропастился.

Клавдия Ефимовна взглянула на мужа. Физиономия его была непроницаемой, как обычно в тех случаях, когда Альфред Семенович не одобрял суждений супруги.

— Стихотворение называется «Свои», оно прямо-таки про тебя и про меня, — настаивала. Клавдия, — все как у нас: картины, статуэтки, бронзовый лама, правда, английского гобелена нет, но гардины французские ничуть не хуже! Я нарочно прочитала это стихотворение почти целиком, чтобы ты почувствовал. Но раз до тебя не дошло, то послушай, наизусть прочту три строфы из другого стихотворения этой же поэтессы. Оно называется «Чужие»: