Исследования по истории платонизма

«Древний теоретик драмы, Аристотель, говорит… лишь о пассивных переживаниях (πάθη) зрителей. Неудивительно, что самое действие отодвигается с орхестры, круглой площадки для хора посреди подковы сидений, на просцениум, все выше возносящийся над уровнем орхестры. Проводится та заколдованная грань между актером и зрителем, которая поныне делит театр, в виде линии рампы, на два чуждых один другому мира, только действующий и только воспринимающий, — и нет вен, которые бы соединяли эти два раздельных тела общим кровообращением творческих энергий. Театральная рампа разлучила общину, уже не сознающую себя, как таковую, от тех, кто сознают себя только „лицедеями“. Сцена должна перешагнуть за рампу и включить в себя общину, или же община должна поглотить в себе сцену. Такова цель, некоторыми уже сознанная; но где пути к ее осуществлению?»[1835]

«Эти размышления вовлекают нас в рассмотрение мистической

природы хорового действа… Только тогда будет окончательно разрешена проблема слияния актеров и зрителей в одно оргийное тело, когда… драма станет не извне предложенным зрелищем, а внутренним делом народной общины… той общины, которая средоточием своим избрала данную орхестру».

Говоря о (мистериальном) бытии

метафизиков, быте обывателей и «бы»

мира фантазии, Кржижановский замечает, что мир сцены и мир зрительного зала могут перетекать друг в друга:

«Люди из бытия (метафизики), существа из быта

(обыватели) и существа из бы (актеры), приходят в театр с разными целями. Каждый обращается со сценизмами по-своему: отсюда и возникает насилие над театром, ведущее к заболеваниям рампы, искривлениям ее, которые опаснее для организма театра, чем искривление позвоночника для организма человека. Человек из бытия, вырвав из рампы ее огни, которыми крепко, как желтыми гвоздями, прибита она к своему месту, норовит ее поставить по вертикали: трехярусный вертеп и полутьма мистерий — простейшие примеры. Быт поворачивает рампу на 90° по горизонтали: она, как коромысло весов, пробует уравновесить сценический помост с полом зрительного зала, показывая зрителям их самих. Так нить, соединяющая два сосуда, жидкость в которых на разных уровнях, вскоре их нивелирует. Но недаром помост чуть приподнят над землей: если сцена и земля — две чаши одних весов, то естественно, что чаша с невесомыми призраками должна подняться кверху. Это понимают лишь люди из бы: им и принадлежит по праву поднявшаяся кверху — сценической площадкой — земля»[1836].