Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

В чем заключалась уникальность и своего рода «беззаконность» успеха Мордовцева на фоне литературных карьер ближайших его собратьев по цеху? Мордовцев работал на сложной территории, где пересекались разные типы деятельности, требующие разных практических навыков, нередко разных установок. Он – архивист, исследователь, с удовольствием работающий с эмпирикой, подлинным историческим документом и фактом, и он же беллетрист, популяризатор и азартный журналист. Сначала он отыскивал архивные документы, опробовал версию в публицистике и журнальных статьях, а потом в романах это зерно обрастало плотью[1379]. К примеру, он целенаправленно изучал саратовские архивы, собирая свидетельства о народных бунтах, дореформенном положении крестьян. Острые тексты Мордовцева выходили в журналах «Русское слово», «Дело», «Вестник Европы», в сборнике «Исторические пропилеи» (т. 1–2. СПб., 1889). Фрагменты этих исследований затем обнаруживались в романах – в авторских отступлениях, столь любимых Мордовцевым, в тех или иных деталях и описаниях. Эта тройная «сцепка» – исследований, литературы, журналистики – обеспечивала устойчивость мордовцевской общей системы. Он сам себе «создавал университет», и, может быть, его упорные отказы от настоятельных и неоднократных предложений возглавить кафедру русской истории в Санкт-Петербургском университете объясняются не только бытовыми и психологическими причинами, а еще и вполне осознанной самодостаточностью Мордовцева

[1380]. Университет как таковой ему был не нужен, потому что правила академической жизни, ее регламентированная ритуальность были чужды «беззаконию» Мордовцева, проявлявшемуся порой и во вкусовой, стилистической неразборчивости, падкости на эффекты и романную экзотику, не противопоказанную журнальной беллетристике.

Правы те, кто считает визитной карточкой этого автора роман «Великий раскол» (1881)[1381]

. В самом деле, «раскольные» сюжеты со второй половины XIX века прочно обосновываются в русском культурном сознании как тема универсальная. Как известно, с 1860-х годов тема раскола быстро «поднимается в цене» и становится картой шестидесятников в их оппозиции государству и власти, а литература о расколе и сектантстве находит масштабный спрос. Старообрядчество и сектантство (кстати, и самозванство) воспринималось как идеальный, беспримесный феномен «народной истории»[1382] – в том числе и Д.Л. Мордовцевым, разделявшим идеи Н.И. Костомарова и А.П. Щапова

[1383]. Еще в 1846 году М.Н. Загоскин издает роман «Брынский лес. Эпизод из первых годов царствования Петра Великого». На фоне бес цветных главных героев в нем замечательно ярки, между прочим, характеры раскольников. Но в 1840-х годах время раскольничьих сюжетов еще не настало, а жанр исторического романа уже считался архаикой, поэтому лишь два десятилетия спустя тема «последователей и последствий старой веры» завоюет пространство беллетристики. Отдали дань этой теме, например, А.Ф. Писемский («Масоны», 1880; «Взбаламученное море», 1863), Г.П. Данилевский («Беглые в Новороссии», 1862; «Воля», 1863). Вдобавок первое издание текста «Жития протопопа Аввакума», появившееся в 1861 году, стало крупным историко-культурным событием[1384]

и сфокусировало внимание к теме. Тургенев немало думал о старообрядцах, перечитывал «Житие», находясь за границей, выписывал новейшие исследования о староверах. В его прозе то выходят на авансцену, то прячутся в тень образы тех, кто привержен «древлему благочестию». Напомним, что тургеневская полемика с Герценом по поводу русского религиозного диссидентства сводилась к объяснению пагубности романтического, художнического отношения. В переписке Анненкова и Тургенева нередко возникает «раскольная» тема как ключевая в описании пореформенной русской жизни:

…С народом, который благодарно пьет вашу водку, а в тишине думает, что Вы обокрали его, и уходит помаленьку в раскол, чтобы еще более утвердиться в этой вере ― несколько жутко, хотя очень занятно и даже поэтично… Мы потянемся… через раскол, штунду, аграрные потрясения etc…Письмо Ваше до сих прелестных мест шло 10 дней, а сии прелестные места погружены в безысходную темь, а по другим сказаниям изживают самую высшую степень культуры и цивилизации ― то есть созидают расколы ежечасно и мысленно делят всю русскую землю (в буквальном смысле) между собою ежеминутно[1385].