Истории надежды

Когда я познакомилась с Лале, ему было далеко за восемьдесят (он умер через три дня после того, как мы отпраздновали его девяностолетие за чашкой кофе с кексом), и, излагая мне свои воспоминания, часто весьма мучительные, он говорил подчас о вещах, о которых не говорил с конца войны. Обладая острой памятью, он не был прирожденным рассказчиком. Мне приходилось складывать его историю из кратких эпизодов, отрывочных воспоминаний и исследовательской работы после наших встреч. Я посвятила уйму времени чтению материалов об Освенциме-Биркенау за период пребывания там Лале, а также просмотру видеопоказаний «Фонда Шоа» Университета Южной Калифорнии. Изучение этих материалов было для меня глубоко травматичным и шокирующим, но, чувствуя ответственность перед Лале, этим милым стариком, прожившим богатую драматическими событиями жизнь, а также свой долг перед историей, я превозмогала себя. Зачастую я натыкалась на какой-то эпизод или деталь в своем расследовании и деликатно расспрашивала его. И всякий раз он удивлял меня своей осведомленностью, адекватно реагируя на мой вопрос и добавляя подробности к написанному в книгах по истории, приближая свои рассказы к жизни. Если я спрашивала, почему он не упоминал об этом прежде, Лале пожимал плечами, говоря, что ему не приходило это в голову, не казалось важным или что он на многие годы позабыл об этом. Но он всегда понимал, о чем я говорю, потому что находился там, был свидетелем всего происходящего.

Однажды я прочла о том, что весной 1944 года над Биркенау довольно низко пролетел самолет союзников. Я захотела спросить Лале, был ли он там, помнит ли об этом, но приходилось проявлять деликатность, спрашивая о фактах, которые он сам не упоминал. В конце концов, в мою задачу входило увековечить егоисторию Холокоста, а не историю Холокоста в целом, и я также вполне отдавала себе отчет в том, что могли быть факты, которых он не касался, поскольку они слишком огорчали его. Я припасла свой вопрос к тому моменту, когда рассказывала об одном из своих сыновей, собиравшемся в заграничную поездку. Мы говорили о габаритах современных самолетов и о воздушных судах в целом, а также о том, на чем могли летать союзники во время войны. Потом я пересказала ему эпизод с самолетом, спросив, видел ли он этот самолет в 1944-м. Реакция Лале была мгновенной — он вскочил со стула и с руганью принялся расхаживать по комнате.

Успокоив его, я спросила, хочет ли он поговорить об этом, и он сказал, что помнит все так ясно, словно это произошло вчера.

На ярком дневном свете при первом заходе самолета все, кто был на улице, посмотрели вверх, думая, что самолет приземлится прямо на них, — так низко к земле он летел. Лале застыл на месте вместе с другими, глядя, как самолет улетает, но потом возвращается и делает следующий заход. Он рассказал мне, что узники задвигались, бесцельно бродя туда-сюда и глядя в небо. Лале находился в зоне отбора, в окружении эсэсовцев, и опасался их реакции на самолет. Он в это время выбивал номера новым узникам и не осмелился двигаться, но на миг прервался и стал смотреть, как самолет развернулся и полетел обратно к лагерю. Сотни заключенных, действуя как одно целое, кричали и указывали на крематории, взывая к небу: «Сбросьте бомбы, сбросьте бомбы!» Самолет в очередной раз пролетел низко над лагерем, а затем улетел прочь. Лале сказал мне, что каждый мужчина, каждая женщина, каждый мальчик и каждая девочка, находившиеся там в тот день, с радостью умерли бы при атаке союзников, если при этом были бы разрушены газовые камеры и крематории. Но вместо этого, когда эсэсовцы открыли стрельбу по кричащим и машущим руками узникам, многие погибли от пуль.

Сам Лале быстро отбежал к ближайшему технологическому блоку, где заключенных мыли, брили и проводили дезинсекцию от вшей, и вжался в стену. Он оставался там, пока стрельба не прекратилась, и выжившие узники потом попрятались. Простой вопрос о событии подстегнул его воспоминание, в очередной раз повергшее меня в печаль и гнев от сопереживания тому, что испытал этот прекрасный старик. Я без колебаний включила данный эпизод в свою книгу «Татуировщик из Освенцима». Это был один из редких эпизодов, доставшихся мне от Лале в один заход, — я задала нужный вопрос в нужный момент, и повествование продолжилось.

Еще один пример того, как история и память идут рука об руку. Не расставаясь.