Истории надежды

Я разглядывала дом Силки, выкрашенный в пастельные зеленоватые тона, с белыми оконными рамами и дверью, открывающейся прямо на мощеную улицу. Над входной дверью два мансардных окна, позволяющих обитателям дома выглядывать на улицу. Я подумала, что одно из них могло быть окном спальни Силки. Там есть еще внутренний дворик, в который можно попасть через двойные деревянные двери.

Я дотронулась до двери, ведущей в дом. Дверь была новая — вероятно, не та, через которую Силка и ее родные попадали в свое жилище. Питали ли они надежду, что однажды вернутся сюда?

Думаю, Силка надеялась.

Дорога в синагогу по жаре, без возможности спрятаться в тень, была изматывающей. Нас встретил один из членов Комитета по сохранению еврейской общины Бардеёва. Он собирался показать нам как старую, так и новую (1950-е) синагогу. Подходя к небольшому незатейливому новому зданию, мы услышали доносящееся изнутри завораживающее пение. Войдя, мы собирались пойти в молельню, но остановились, все во власти музыки. Перед нами был хор примерно из двадцати мальчиков и девочек, в сопровождении квартета поющих чистейшими голосами, многократно отражавшимися от стен и западавшими мне в душу.

В неудержимом порыве мы с Маргарет сплели руки, не отрывая взгляда от представшего перед нами видения. Я почувствовала, как у меня по щекам катятся слезы. Когда песня смолкла, я увидела, что Маргарет утирает слезы. Ленка и Анна, не удержавшись от эмоций, обняли нас. Анна сказала, что дети пели словацкую любовную песню.

Мы остались послушать еще одну песню, причем музыканты не обращали на нас никакого внимания. Потом наш провожатый провел нас вверх по лестнице на небольшую галерею. Здесь нам показали фотографии и рисунки, выполненные детьми, — единственное, что осталось от еврейской общины Бардеёва, существовавшей до 1942 года.

Выйдя из здания, мы сделали не более десяти шагов до старой синагоги. Я ожидала увидеть там темноту, но, открыв дверь, мы были ослеплены ярким светом. Часть крыши была разрушена, и руины освещались летним солнцем. Часть пола также отсутствовала, под сломанными досками была видна земля. В угол были задвинуты уцелевшие скамьи. Мы подняли глаза на балкон, где, вероятно, сидела Силка с матерью и сестрами, пока отец молился внизу. Разрушенное здание как символ разрушенных жизней, но по-прежнему несущее в себе духовную силу, когда-то поддерживавшую многих.

Нам предстояло увидеть еще одно место. Пройдя через ворота, мы попали в сад с зеленой травой, живописными цветами и мраморной стеной. Мы прошли вдоль стены, выискивая взглядом имена, которые не надеялись найти, но все же нашли. Здесь были перечислены имена евреев из Бардеёва, не выживших в Холокост. Здесь мы нашли имена Силки, двух ее сестер и их отца. Как и в базе данных Холокоста, изученной нами, Силка была внесена в списки погибших. Записей о ее матери не было, и мы не смогли выяснить, что с ней стало. Лале говорил, что Силка была единственной из ее ближайших родственников, кто выжил в Холокост, что ее отца сразу по прибытии в Освенцим отправили в газовую камеру, а сестры и мать умерли позже. Другие устные и письменные свидетельства о Силке подтверждают это.

На обратном пути в Кошице мы с Маргарет почти не разговаривали, погруженные в мысли о том, что только что узнали и увидели. Я пыталась не смешивать душевный подъем, вызванный узнаванием фактов о довоенной жизни Силки, с чувством печали о загубленных жизнях и сопереживанием страданиям стольких людей. Я стояла у красивого дома, но его красота тускнела при мысли о том, что случилось с его законными владельцами.

В той поездке перед возвращением в Австралию мне оставалось сделать одну последнюю вещь. Владелец книжного магазина в Кошице попросил меня выступить в его магазине перед местными жителями. Пришедшие люди, человек пятьдесят, втиснулись в очаровательное помещение. По временам переводчик терялся, и слушатели начинали помогать ему. Возник один большой, шумный разговор.

Я рассказывала им о Лале. Над историей Силки я в то время еще работала. Заканчивая беседу, я сказала им, что приехала в Кошице для изысканий по моей следующей книге — «Дорога из Освенцима». Сидящий в середине толпы пожилой мужчина поднял руку и спросил: «Это о Сесилии Ковачовой?» (Он употребил ее фамилию по мужу.) Я подскочила к нему, говоря — да это она, и знал ли он ее? Он сказал, что она была его соседкой и что он хочет рассказать мне о ней.