Истории психотерапии

Лишь спустя десять лет Иван понял, что психотерапевт не сможет помочь, когда пациент создает условия, чтобы любые усилия разбились о стену непонимания. Либо когда пациент хочет получить спасительную таблетку, напрасно веря, что где-то есть чудесное средство от всех болезней, перечитывая сомнительные ссылки об альтернативных методах лечения, подозревая, что доктора специально скрывают суперпилюлю, набивая цену.

При третьем варианте пациент пытается переложить всю ответственность на психотерапевта, забывая, что он также отвечает за результат как минимум на пятьдесят процентов. Пассивная позиция неминуемо оборачивается ментальным дефолтом.

Пациент призывает: «Анализируете меня!», «Я отвечу на все вопросы!», «Разгадайте меня!», «Слабо?! Ведь я скользкий фрукт, и вам не по зубам!». И как бы ненароком подкидывает сложнейшие загадки, запутывает врача и запутывается сам, а блуждание в лабиринтах разума заходит в тупик. Перед психотерапевтом встает задача отсеять лишнее, сосредоточиться на главном, указать пациенту мишени и обнажить сопротивление, избавить от мешающих установок и прекратить умственную жвачку.

Наконец, многие держатся за проблему как за спасательный круг, отказываясь с ней расставаться. Формально проблема как кость в горе, но уже спаяна с личностью настолько прочно, что попытки отделения от симптома оборачиваются жутким противодействием. В психологии существует, так называемая, «вторичная выгода», когда человек получает привилегии за страдания: близкие жалеют, неудачи оправдываются, можно безнаказанно списывать плохое самочувствие на внешние обстоятельства, отсутствие сил и стремлений. Или можно голословно обвинять родственников, общество, мироустройство, при этом не слезать с печи и сидеть двадцать лет на пятой точке как мифический герой, пока совсем не приспичит.

В оставшихся случаях пациент не сходится с психотерапевтом по конкретным параметрам: неподходящий метод или манера общения, отталкивающая внешность, не совпали ожидания, либо нет должной мотивации. К прежнему психологу доверие было, а новый пока не прошел проверку через сравнение: «как бы сказал уважаемый Сан Саныч…», «…он бы плохого не посоветовал!», «…а как бы поступил доктор N?». Причем активность психотерапевта подвергается критике: «Мы это уже делали!», «Ваши техники бесполезны!», «Учитесь дышать сами, а садиться на пустой стул и разговаривать с тенью – чокнутая идея».

В общении с врачами Иван проявлял значительную открытость, на регулярной основе посещая закрытый психотерапевтический клуб, где обсуждали актуальные научные темы и делились впечатлениями об проведенных клинических случаях. В клубе принято дискутировать без деления на старших и младших, каждый член занимал равное положение, а попасть в число избранных возможно лишь по специальной рекомендации.

Психотерапевтическое общество представляло собой уютный квартирник, где собирались от трех до семи участников. Иван поддерживал деловые отношения с основателем клуба профессором Моисеевым, предлагавшим обсуждать что угодно, лишь бы осмысленно провести мрачный питерский вечер. Внешне Глеб Ваганович выглядел отталкивающе: полный, обрюзгший старик с круглой лысиной на затылке, крашеными черными волосами с выступающей сединой, но его ораторские способности и исчерпывающие знания впечатляли и увлекали.

Клубные собрания создавали сопричастность, повышали идентичность, отгоняли профессиональные сомнения, давали мотивацию и вдохновение творить, а также учили не повторять чужие ошибки. От каждого участника шла своя неуловимая волна, и когда волны объединялись в поток, под кожей бурлило ощущение силы, подобно энергии, возникающей в групповой динамике, только в максимально концентрированной пропорции.

Председатель проводил строгий отбор кандидатов, оставаясь крайне консервативным. Члены клуба просили расширить состав участников. Собираясь в минимальном составе, они будто варились в собственном соку без свежих идей. И когда половина членов нахально уклонялись от дебатов, а другие пребывали в скверном настроении, или пришли лишь затем, чтобы выпить великолепный свежезаваренный кофе или крепкий ирландский виски, что традиционно случалось промозглой осенью и в невыносимо апатичный февраль, возникал резонный вопрос: «зачем мы здесь сегодня собрались?».

Кризис преодолевался обсуждением или замалчивался. Два часа интеллектуального аттракциона не сильно влияют на личностные установки, как бы того не хотелось, а профессор удовлетворял свой маленький социальный запрос, наполнялся ощущением власти и лидерства и хвалил собравшихся за активность.