Провожали нас на новую квартиру всем двором. Я закончил семь классов средней школы и поступил в техникум. Теперь мне не нужно было приходить в школу, которая находилась в соседнем доме. Папа после освобождения устроился на работу шофёром в ВТО и его с этим местом тоже ничего не связывало. Бывшие его подчинённые дворники, плотники и электромонтёры пришли его проводить и помочь носить вещи. Но вещей было не много, и они просто стояли и курили, вспоминая прошедшие снегопады, наводнения и обрывы проводов.
Наша новая комната находилась на второй линии в доме 31, ближе к Большому проспекту и набережной Невы. Это был бельэтаж. Комната была почти квадратной с двумя огромными окнами и высоченными потолками. В углу сверкала белым кафелем голландская печь. Не верилось, что это наш дом. Наши вещи сиротливо стояли в уголке и комната казалась пустой и чужой. Мурка осторожно обходила и обнюхивала углы, не понимая условий проживания. Мама с папой обнялись и молча плакали, отослав меня во двор за дровами. Дрова я одолжил у соседей. В этом доме дрова находились в подвалах, в дровяных сараях, а не в поленницах посреди двора, как в нашем старом доме. Квартиру украшала огромная кухня с газовой плитой и ванная комната с дровяной колонкой. Соседей было две семьи. Обе еврейские — Кон и Плискины. Детей у них не было. Поговорить мне было не с кем. Соседи были приветливые, но не общительные. Интеллигенты. Ссор и споров никогда не возникало. Самая страшная обида у них возникала по поводу самовольного, не объявленного омовения в ванной комнате и выражалась однодневным молчанием с насупленными бровями. Пробудились знакомые человеческие эмоции у соседей только один раз, когда под окнами нашей комнаты появилась сорокаголовая шайка моих прежних дружков, и на мой отказ пойти с ними на дело, запустившая несколько булыжников, со звоном разбивших наши стёкла. Но, слава Богу, такой осады больше не повторилось и четыре года жизни протекали тихо и безмятежно. Я учился в вечернем техникуме авиаприборостроения, работал лаборантом в Институте Электромеханики и занимался борьбой самбо. Невский, Академия Художеств, набережные Невы были моим родным ландшафтом. Иногда мы гуляли всей семьёй, но к пятнадцати годам меня начала тяготить семейная идиллия и я потянулся к дружкам на улицу, на Невский. Конечно, я не мог отказать маме в просьбе наколоть дров, истопить печь, помочь принести из магазина телевизор КВН-49 или вожделенный ковёр, чтобы было уютно и тепло. Я перемучил в этой комнате всех мыслимых домашних и диких животных. У меня временно проживали рыбки из джунглей амазонии, африканские голуби, волнистые попугаи и даже ёжик Мишка, родом из средней полосы России. В этой комнате я впервые услышал по своему приёмнику «Латвия» ««Голос Америки» из Вашингтона, рокешники Билла Хейли и первые аккорды струн битлов. В этом доме у меня сформировались эстетические представления о достоинстве человека и среды его обитания. Культпоходы в Эрмитаж, Дворец пионеров, Дом учителя в бывшем особняке князя Юсупова, Елагин дворец и, особенно, в Дом учёных имени М. Горького. Это шикарный особняк Великого князя Владимира Александровича находился рядом с институтом Электромеханики, где я работал. На обеденный перерыв мы всей толпой шли в его ресторан, а потом прогуливались по гостиным комнатам. У меня проросла уверенность, что именно в таких домах должен жить, уважающий себя человек. Приходя домой, я ложился на диван и, устремив свой взор в высокий потолок, мечтал о своём шикарном жилище. Проснувшись от грёз, я вкалывал, чтобы эти мечты воплотить в реальность. В этом доме мне было чисто и тепло.