Читаем История эмоций полностью

Если мы зададимся вопросом об условиях, которые благоприятствовали расцвету социально-конструктивистской антропологии эмоций, то первое, что приходит в голову, – это внутринаучные и общесоциальные процессы, которые, как всегда, были связаны между собой. Огрубленно и схематично говоря, главным внутринаучным фактором стало распространение постструктурализма из литературоведения в другие дисциплины, начавшееся в 1970‐е годы. Из общесоциальных факторов следует прежде всего назвать появление новых социальных движений, таких как феминизм и ЛГБТ. Вместе эти два процесса подорвали убеждение в том, что пол и «Я» человека являются чем-то «от природы данным», и вместо этого выдвинули на первый план процессы социального конструирования подобных категорий, а тем самым и их историчность. Это касалось и такой категории, как эмоции.

Итак, антропология была в авангарде социально-конструктивистского подхода к чувствам. Из всех дисциплин, соприкасающихся с исторической наукой, именно она в 1980‐е годы породила самые многочисленные и самые интересные работы об эмоциях. Мы не будем здесь разрешать вопросы о том, как далеко можно проводить параллель между путешествиями во времени и в пространстве и что специалисты по истории эмоций могут позаимствовать у антропологов. Но следует обратить самое пристальное внимание на принцип саморефлексии, столь часто применяемый в антропологии. Женщины-антропологи блестяще выявили то, что Макс Вебер назвал «зависимостью [исследователя] от собственной позиции» (Standortgebundenheit). Мы видели, как Джин Бриггс открыто писала о том, какие тайные ожидания были у нее перед выездом в поле и как она брала в работу в качестве «данных» те чувства, которые испытывала во время полевой работы, потому что эмоции инуитов возникали в диалоге с ее эмоциями. Мы также видели, с какими романтическими представлениями отправлялась в поле Мишель Розалдо, как неловко было Лиле Абу-Луход от того, что в бедуинское общество ее вводил отец, и, наконец, как Кэтрин А. Латц выбрала атолл Ифалик потому, что мечтала о равенстве между мужчинами и женщинами в американском университете[456]

.

Все это – примеры великолепной саморефлексии. Сегодня тема эмоций в полевой работе антрополога сама стала предметом научного изучения[457]

. Существует, конечно, некоторое противоречие между постулатами социального конструктивизма и саморефлексии. Применяя постструктурализм именно там, где речь идет о «своем», исследователь оказывается перед апорией: если описания – это конструкты, то значит и самоописания тоже сконструированы. И тем не менее было бы весьма полезно, если бы историческая наука в том, что касается саморефлексии, чаще брала пример с антропологии. Историки выискивают себе объекты для исследования не в вакууме и относятся к ним вовсе не «бесстрастно». Почему бы историку тогда не вести своего рода «полевой дневник», записывая в него, как он подступается к документам; каковы были его первые обонятельные и тактильные ощущения при развязывании архивной папки; какую случайную находку он сделал; как он, выйдя из библиотеки на перекур, разговаривал с коллегой и в ходе этого разговора у него полностью поменялся замысел книги; как он пил чай с сотрудницами архива и они подсказали ему что-то самое важное для исследования?[458]

Разумеется, сближение антропологии и истории не лишено трудностей. Некоторые из них давно известны: прежде всего, это разница между антропологией как синхронной наукой и историей как диахронной, но если антрополог, изучающий эмоции, твердо стоит на позициях социального конструктивизма, то от него можно ожидать по крайней мере осознания этой проблемы. Вторая трудность заключается в том, что у этих дисциплин разные источники: антропологи имеют дело с живыми людьми и могут наблюдать, помимо всего прочего, их неязыковые формы выражения чувств, тогда как историкам приходится полагаться на преимущественно письменные свидетельства, оставленные небольшой группой людей прошлого, и доступен им лишь небольшой отрезок спектра человеческих средств самовыражения. Единственным исключением здесь является устная история, о которой пойдет речь в IV главе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
Дворцовые перевороты
Дворцовые перевороты

Людей во все времена привлекали жгучие тайны и загадочные истории, да и наши современники, как известно, отдают предпочтение детективам и триллерам. Данное издание "Дворцовые перевороты" может удовлетворить не только любителей истории, но и людей, отдающих предпочтение вышеупомянутым жанрам, так как оно повествует о самых загадочных происшествиях из прошлого, которые повлияли на ход истории и судьбы целых народов и государств. Так, несомненный интерес у читателя вызовет история убийства императора Павла I, в которой есть все: и загадочные предсказания, и заговор в его ближайшем окружении и даже семье, и неожиданный отказ Павла от сопротивления. Расскажет книга и о самой одиозной фигуре в истории Англии – короле Ричарде III, который, вероятно, стал жертвой "черного пиара", существовавшего уже в средневековье. А также не оставит без внимания загадочный Восток: читатель узнает немало интересного из истории Поднебесной империи, как именовали свое государство китайцы.

Мария Павловна Згурская

Культурология / История / Образование и наука