История эмоций

Две проблемы, представляющие собой коренные дилеммы социального конструктивизма, заслуживают того, чтобы сказать о них еще раз особо. Социальному конструктивизму предшествовали освободительные движения 1960‐х годов, которые, следуя традициям Просвещения, говорили о культурных универсалиях и о равноценности всех культур. Концепция «психического единства человечества», разработанная Францем Боасом, предполагает, что психика одинакова у всех людей на земле, независимо от культуры, цвета кожи, пола и паспорта. На первый взгляд, идея освобождающая. Однако социальные конструктивисты натолкнулись на то, что подобные концепции означают пренебрежительное отношение к другим культурам, ведь они возникли в европейско-североамериканской культуре и ее специфику переносят на весь остальной мир. Подобные универсалистские концепции, по их мнению, на самом деле есть лишь конструкты одной определенной культуры, точно так же как «местные» концепции неевропейских культур. Вместо них следовало бы поэтому реконструировать собственную логику каждой культуры, и тогда культура обретет свое истинное, не универсалистское (то есть на самом деле западно-империалистическое) оправдание. Но – и здесь мы подходим к первой проблеме – как вообще возможно антропологическое познание, если не в рамках европейской, западной научной традиции? Разве не прав Валентин Мудимбе, говорящий, что «невозможно представить себе антропологию, никак не связанную с западной эпистемологией»?[459]

Разве мы не наталкиваемся постоянно на то, что Джеймс Клиффорд назвал «дилеммой культуры», то есть мы «находимся внутри культуры, когда смотрим на культуру извне»?[460]

Кроме того, если мы ставим себе задачу найти эпистемологический общий знаменатель, у этого будут далеко идущие этические и политические последствия; возникает опасность равнодушной констатации, что, мол, «Чуждое и есть чуждо, Другое – оно и есть другое», а оттуда лишь один небольшой шаг до того, чтобы тех, кто не такой, как мы, назвать «дикарями». Существует также опасность, что мы, следуя презумпции «инаковости» других культур, заранее откажемся замечать возможные черты сходства. Но почему нельзя, даже отправляясь от социально-конструктивистских исходных посылок, прийти в конце концов к выводу, что универсалии все-таки существуют?

Во-вторых – и в связи с первой проблемой – мы должны принять к сведению, что социальный конструктивизм, строго говоря, невозможен. Философ Ян Хакинг прекрасно выразил это в заглавии своей книги: «Социальное конструирование чего?» Если довести концепцию социального конструирования до логического завершения, то отношения между означающим и означаемым, лежащие в основе многих языков, в том числе и языка науки, рухнут в номиналистическую неопределенность[461]

. Если мыслить последовательно социально-конструктивистски, то не может быть «социальной конструкции X», потому что Х как доязыковая сущность отсутствует, и антропология эмоций не имеет права использовать метапонятия, такие как «эмоция», при описании чуждых культур, потому что «эмоция» – это западное понятие, обладающее определенной семантикой, которая не совпадает с семантикой понятий иных культур. Поэтому Кэтрин Латц на самом деле следовало бы писать только о nunuwan у жителей атолла Ифалик, поскольку говорить об «эмоциях» применительно к ним – это проявление этноцентризма. В этом смысле радикальный социальный конструктивизм оказывается в принципе невозможен: он означал бы конец этнологии, поскольку утверждал бы, что ничто ни с чем несопоставимо и все культуры контингентны.

В 1988 году, когда была опубликована книга Кэтрин Латц «Неестественные эмоции», в США бушевали «культурные войны» между консерваторами и левыми, и они касались только что упомянутых принципиальных вопросов. Ведь если все социально сконструировано, то и те эстетические и формальные критерии, по которым судят о качестве литературных произведений, тоже сконструированы. Это значит, что когда к власти приходят те, кто прежде был никем, то есть когда критиками и профессорами литературоведения становятся женщины, представители этнических меньшинств, геи и лесбиянки, – то они могут применять другие критерии добра, красоты и правды и включать в литературный канон книги, написанные не «мертвыми белыми европейскими мужчинами»[462]

. Если все социально сконструировано, то и различие между «литературным языком» и «диалектом» тоже сконструировано. Поэтому в рамках программ афроцентризма в некоторых школах с темнокожим большинством был введен предмет «эбоника», преподававшийся на «black English». Главный вопрос, вокруг которого велись культурные войны, заключался в том, сохраняется ли при всем культурном релятивизме хоть что-то объединяющее: можно ли сказать, повторяя девиз на американском гербе, воспроизведенный на монетах и банкнотах, что «из многих» складывается «одно»? Фактически структура научного изучения эмоций – и структура этой книги – задана именно дихотомией «социальный конструктивизм vs. универсализм»[463].