История яда

Новый способ можно было совершенствовать и дальше. Один из «фокусов» состоял в том, чтобы нагревать горизонтальную трубку на спиртовке, пока по ней проходит газ. Гидрат через некоторое время разлагался, и на стенки сосуда выпадал в осадок мышьяк. По словам Орфилы, достаточно заткнуть трубку асбестовой пробкой, и газ, так сказать, «раздвоится»: яд останется, а водород улетучится. Осадок, послуживший главной уликой в деле Мари Капель, представлял собой пятнышко в виде металлического зеркала, образовавшееся рядом с пробкой. Если же попытаться выделить мышьячный газ с помощью пиролиза, то на холодной поверхности выпадет дополнительный осадок; именно этот метод разложения предлагал Марш.

Аппарат обладал неслыханной по тем временам чувствительностью: Орфила утверждал, что сможет обнаружить одну частичку мышьяка среди более чем двух миллионов органических частиц!

Эффективность метода можно было даже повысить, предварительно сгустив реактивы или растворив мышьячный газ в нитрате серебра, в результате чего в осадок выпадало металлическое серебро. Таким способом можно извлечь весь мышьяк, содержащийся в образчике. Единственным недостатком данного метода, как это ни странно, была его сверхточность, в связи с чем используемые реактивы следовало максимально очистить от примесей. Кроме того, за пятна мышьяка вполне можно принять осадок сернистого свинца. Поэтому анализ должен производить только специалист, по возможности, химик.

Прибору Марша приписывали небывалую степень чувствительности. Распай на процессе Лафаржа в порыве красноречия заявил даже, что берется с его помощью извлечь мышьяк откуда угодно, включая подлокотники кресла, на котором восседает «Господин председатель суда присяжных…»! Несмотря на это, суд оставил в силе заключение Орфилы и вынес роковой приговор.

Изобретение Марша глубоко повлияло на практику токсикологического анализа и отразилось на характере самой преступности: злоумышленники постепенно перестали пользоваться мышьяком в качестве орудия убийства, так как опасность разоблачения теперь заметно возросла.

В годы, последовавшие за процессом 1840 года, количество преступлений, связанных с ядом, неуклонно уменьшалось. Из четырех десятков отравлений, случавшихся ежегодно, большая часть приходилась на долю мышьяка. Со временем число их сократилось до восьми-десяти на всю Францию. После франко-прусской войны 1870—71 годов эта цифра выросла до пятнадцати, но ее нельзя считать показателем. Гораздо предпочтительнее подсчитывать общее число отравлений за более или менее продолжительный промежуток времени. Так, скажем, с 1865 по 1870 год во Франции вынесли приговор ста тридцати девяти отравителям, а с 1885 по 1890 год — всего лишь пятидесяти шести, что примерно в три раза меньше. Между прочим, именно в этот период токсикология как наука добилась невиданных успехов.

И пока Мари Капель, наконец-то получившая свободу, умирала от чахотки, которой заразилась в монпельерской тюрьме, тридцатилетний писатель Гюстав Флобер вдохновенно трудился над своим шедевром. Кое-кто из читателей утверждал, что некоторые черты своей героини Эммы Бовари он позаимствовал у женщины, осужденной на процессе в Тюле. Другие почувствовали, что точно такой же затхлой провинциальной атмосферой, которую столь правдиво описал Флобер, дышала и бедная Мари Лафарж.

Писатель, конечно же, знал, как часто люди, находясь в безвыходном положении, вынуждены прибегать к мышьяку Неудивительно, что сын хирурга, брат и зять врача так верно изобразил отравление Эммы. Поговаривают даже, Флобер сам отведал ядовитого зелья, чтобы получить информацию, как говорится, «из первых рук». Так и вошел мышьяк в большую литературу, втихомолку распрощавшись с криминальной карьерой.

На протяжении ряда лет отравители пытались обновить свой внезапно устаревший арсенал.

В связи с тем, что воображение у злоумышленников снова заработало «на полную катушку», правосудие, в обязанности которого входило «преследовать преступников по закону», ощутило настоятельную потребность в новых методах анализа. Так началась бесконечная игра в «казаки-разбойники» между «хорошими» и «плохими», перевес в которой брала то одна, то другая сторона: преступники изощрялись в выборе яда, а следователи — в способах их изобличения.

Как насчет алкалоидов?

В Бельгии, за десять лет до тюльской истории, много шуму наделал процесс графа де Бокарме, которого обвинили в том, что он с помощью своей жены отравил зятя. Бельгийское правосудие было убеждено в виновности г-на Бокарме, вот только не хватало главной улики — яда. А без нее все обвинение не стоило выеденного яйца. Итак, в теле жертвы не обнаружили никаких следов отравления традиционным мышьяком или любым другим элементом минерального происхождения Токсикологи пребывали в растерянности и никак не могли установить точную причину этой поистине загадочной смерти.