История Индии

Уилберфорс никогда не бывал в Индии. Как и Джеймс Милль, который, как историк, а затем влиятельный представитель Ост-Индской компании в Лондоне, рассуждал о теории и практике управления Индией на основе научного анализа и утилитаристского политического мышления. Знание об индийском хуманизме и его ужасающем многообразии многое дало бы этим исследованиям. Миллю и его приближенным, в том числе сыну Джону Стюарту Миллю, тоже служившему в Компании, было очевидно, что «счастье многих» зависит от того, как составлены законы, о полезности и моральности которых можно судить по простым признакам — они должны приносить максимум выгоды. В Британии промышленная революция развернулась, когда паровая машина потащила общество в направлении изобилия и благоустройства, и все общество подчинилось необходимости социальных и избирательных реформ. Хотя в таком доиндустриальном государстве, как Индия, не усматривалось явного кандидата на место в парламенте, реформы и модернизация были необходимы.

«Низкие налоги и хорошие законы — вот все, что требуется для национального и индивидуального благополучия на всей земле», — заявлял Милль-старший. Бентинк с ним соглашался. За время долгого правления он сокращал расходы, активно разрабатывал законы и провел целый ряд реформ. Но сокращение расходов сказалось на армии, положение которой ухудшилось, и не привело к снижению налогов. Налоги служили основным источником дохода с земель, поэтому неразрешимые разногласия возникли между защитниками «перманентного» соглашения о доходах, которое ввел в Бенгалии Корнуоллис, и системы риотвари, которую предпочитал Манро на юге. Первая сформировалась под влиянием британской аристократии в Бенгалии. Она позволяла главным заминдарам собирать налоги. Их посчитали за землевладельцев и фактически таковыми сделали. Система Манро, на которую больше повлияли местные традиции южных поселений, зависела от сборов с риотов (крестьян). Все вышестоящие посредники при такой системе считались паразитами. Утилитаристы предпочитали вторую систему. Ее, правда со значительными доработками, применили в землях маратхов, затем в районе, который британцы называли Северо-Западными провинциями, вокруг Дели и Агры.

Но в горячих спорах о достоинствах этих систем часто не замечали, что обе они основаны на некоторой новой величине — платежеспособности. Эта величина показывала, кто на самом деле владеет землей. Неспособность заплатить стала поводом для исключения из законных процедур. Такие схемы предполагали максимальное налогообложение и минимум исключений. Земледелец, платящий налоги, становился, скорее, арендатором. И арендатору, и землевладельцу права на землю больше не давались даром. Тяжелые налоги индийцам были не в новинку, хотя обычно они появлялись в периоды затишья и благополучия. Но в британском исполнении налогообложение оказалось негибким и неизбежным. Если задолженность по налогам оставалась неоплаченной, должник лишался собственности, которая изымалась в судебном порядке и направлялась в свободную продажу. Конечно, обвинения в том, что британский сборщик налогов вместе с индийским ростовщиком подрывают сельскохозяйственную экономику страны, выглядели чересчур упрощенно. Но постоянное вмешательство правительства вызывало критику и враждебное отношение.

Призыв Милля к принятию «хороших законов» вызвал шквал законодательной деятельности. Чтобы помочь Бентинку с формулировками, Томас Бабингтон Маколей, сын преподобного лидера евангелистов, был отправлен в Индию в качестве советника генерал-губернатора по юридическим вопросам. Его проект уголовного кодекса был принят только через 20 лет, а главный вклад в проведение реформ он внес в области образования. Миссионеры полагали письменность и образование важными инструментами христианства. Маколей, считавший утилитаризм в европейской науке и культуре свежим просветительским веянием, настаивал на том, что это должны быть именно английская письменность и западный курс обучения. Он стремился создать «класс индийцев по крови и цвету кожи, но англичан по вкусам, суждениям, нравам и интеллекту… Они стали бы посредниками между нами и теми миллионами, которым мы правим»^{349}. Средства на это выделялись смешные, но сами принципы были одобрены, и в 1835 году признали, что обучение следует вести на английском языке. Вместо того чтобы британцам разбираться в сложной семье индийских языков и с трудом преодолевать культурную пропасть, приспосабливаясь к путанице местных институтов и традиций, проще было подвергнуть индийцев англификации и приобщить их к западной мысли и науке.