В декабре 1885 года, спустя ровно год, тоже в Бомбее, вызванный отчасти этими выступлениями, был созван первый Индийский Национальный конгресс. И это был настоящий конгресс — собрание, а не движение, не акция одной партии. В то же время (в следующем году) прошло собрание в Калькутте. Конгресс был не только индийским. Один из его почетных основателей, шотландец Аллан Октавиан Хьюм, ранее служил министром сельского хозяйства в правительстве Калькутты. Он был признанным орнитологом и, как и его отец, радикальным либералом, «жарче и упорнее всех в Вестминстере отстаивавшим всякую реформу, отмену или запрет», долгое время не привлекавшим внимания властей, которым служил. Хьюм прославился критикой «миллионов и миллионов растранжиренных Литтоном индийских денег», выступая на Имперском собрании в Дели. Он выступал в 1878 году, когда Вторая афганская война стала очередной партией в «Великой игре» между Россией и Великобританией за азиатские страны.
Затем настали более удачные времена правления Рипона, и Хьюм освоил роль посредника между правительством и индийскими подданными. Роль, без сомнения, ему подходила, как члену Теософского общества, которое он основал в Мадрасе. В обществе активно использовались индуистские идеи о переселении душ, спиритические откровения медиумов. Среди информаторов Хьюма фигурировали таинственные махатмы. Подобные контакты никого не удивляли. Подобное было обычным делом в поздневикторианском обществе. Теософия находилась среди тех течений, которые оказывали влияние на социальные реформы и на религиозную и культурную реабилитацию, начавшуюся с возрождением нации.
Британцам казалось, что многие из этих течений опровергают друг друга. Например, социальные реформаторы требовали отменить детские браки, а ревайвалисты — сторонники старых традиций — их поддерживали. На севере поборники языка хинди спорили с апологетами литературного наследия, написанного на языке урду. Маратхи, которые в память о Шиваджи готовы были узаконить акты насилия, противоречили универсалистам, таким как Брахмо Самадж, провозглашавшим гуманность и индуистское ненасилие. В Бенгалии, как и в Махараштре, индийское возрождение часто противопоставлялось британскому правлению, равно как и его предшественникам — мусульманским падишахам и набобам. Те и другие считались для индусов равно чуждыми. Банким Чандра Чаттерджи пошел еще дальше. Его знаменитый роман «Обитель радости» («Ананда Матх», 1882) призывал к борьбе не против британцев, пришедших в Индию как освободители, но против тирании и засилья мусульман{369}
.Нужно ли говорить, что мусульмане не примкнули к этому и многим другим течениям индусов? На севере активизировались как исламские фундаменталисты, взывавшие к поддержке бедноты, так и те, кто более гибко подходил к вопросам веры, пытаясь приспособиться к западной политике. Отличным примером последних является Саид Ахмед-хан, основавший в 1875 году в Алигархе (между Дели и Агрой) Англо-мусульманский Восточный колледж, позже университет.
Все эти движения и течения наполняли политическую борьбу религиозными, социальными и культурными оттенками. Когда Вивекананда, первый из индийских гуру, обратился к мировому сообществу, он постарался привлечь на свою сторону международное общественное мнение. Когда Арья Самадж, реформатор и основатель агрессивного индуистского «Арийского движения», проводил в Пенджабе показательные акции, он апеллировал к мировой науке, в особенности к таким сторонникам панарийской теории, как Макс Мюллер, профессор санскрита в Оксфорде. Вдобавок высокопоставленные теософы показали отличный пример ежегодных собраний. Но главной политической силой в Калькутте, Бомбее и Пуне был Дадабхаи Наороджи со своими сторонниками. Они первыми провозгласили необходимость национального конгресса. Организация его началась во время гонений на Рипона, зимой 1884 года{370}
. Аллана Хьюма европейские историки признают зачинщиком. 72 делегата первого Конгресса считали, что Хьюм отлично подходит на роль секретаря и спикера как человек, который не принадлежит ни к какой касте или общине.А еще Хьюм располагал достаточным количеством времени и денег, чтобы потратить их на Конгресс. В последующее десятилетие Конгресс собирался ежегодно, его организовывал местный комитет города, в котором решали проводить заседания. Председателя выбирали каждый раз заново. «Нет ни оплачиваемых участников, ни постоянной организации, ни должностных лиц кроме генерального секретаря (как правило, Хьюма), ни центральной конторы, ни фондов»{371}
. Конгресс собирался на рождественских каникулах, чтобы не мешать повседневной работе юристов, журналистов и других гражданских служащих. Заседания велись на английском языке, единственном доступном всем делегатам. Предполагалось, что Конгресс носит всеиндийский характер, поэтому вопросы местного характера следовало обобщать, принимая единые для всех решения.