В отчаянии от пагубной поддержки Лондона и от непримиримых индийских лидеров, Уэйвелл из самых лучших побуждений и в качестве последнего средства предложил «План прорыва». Само понятие прорыва подразумевало, что Конгресс и Лига не могут договориться в формате, предложенном миссией. Британское правительство, конечно, не одобрило «План прорыва». Уэйвелл, как главнокомандующий, выводивший в 1942 году армию из Юго-Восточной Азии, планировал подобное отступление и из Индии, фактический вывод британских солдат и чиновников сперва с юга на север, затем из провинций, подчиненных Конгрессу, в провинции, подчиненные Лиге. Он также предполагал, что вывод будет завершен к 31 марта 1947 года.
Несмотря на военную окраску такого отступления, его политические последствия трудно себе представить. «План прорыва» больше походил на план разрыва. Он мог послужить хорошим поводом для восстановления позднемогольских отношений и для начала гражданской войны. Из всего плана одобрили только дату вывода войск. В феврале 1947 года было объявлено, что к июню владычество Британии в Индии закончится.
Вначале и Конгресс, и Лига торжествовали. Потом срочность вопроса придала дискуссиям остроты. Конгресс, не соглашаясь на компромиссы, добавлял жара требованиями отправить в отставку всех министров из Лиги, не желавших сотрудничать. Лига раздувала огонь попытками сместить правительства Пенджаба и Северо-Западной Пограничной провинции, ей не подотчетные.
В марте 1947 года, когда условленный срок приближался, правительство Эттли заменило Уэйвелла на Луиса Маунтбеттена и, что важнее, уполномочило того вершить дела, не советуясь, как было заведено раньше, с Лондоном. Маунтбеттен казался удачным кандидатом. Как кузен короля, он имел отношение к высокой политике, а как главнокомандующий в Юго-Восточной Азии в последние годы войны, сочувствовал националистам Индонезии. У него не было своих планов относительно Инди и а его ненасытное самолюбие делу не вредило. Во всяком случае требовалось все завершить поскорее. Назначение Маунтбеттена показывало, насколько сильно Великобритания стремилась уложиться в срок. Неру оценил это стремление. Он очень хорошо принял лорда Луиса и особенно его жену Эдвину. Легендарное обаяние Маунтбеттена способствовало тому, что двухсотлетняя колониальная эксплуатация закончилась теплыми улыбками и сердечными рукопожатиями.
Всем, даже разочарованному Уэйвеллу было ясно, что Джинна и мусульмане не отступятся от идеи Пакистана, одобренной самими британцами. Тем не менее Маунтбеттен предложил тщательно изучить расстановку сил — какие провинции и княжества собираются присоединяться к Индии, какие к Пакистану, а какие не собираются вовсе. Это не устраивало Неру, который заговорил о «балканизации» Индии. Его протесты не позволили провести подробное исследование, и Маунтбеттену пришлось смириться с неизбежным разделением.
Итак, в июне 1947 года вице-король с гордостью объявил о соглашении Конгресса и Лиги по разделению власти на два государства. Провинции приняли свое решение. Бенгалия и Пенджаб были разделены по религиозному признаку, княжества торопились примкнуть к Индии либо к Пакистану. Чтобы ускорить формальности и оставить британской гордости фиговый листик, решили оставить третью сторону для контроля над разделом. Было решено, что власть будет делиться на основе статуса доминиона. Это требовало поправки к закону об Индии 1935 года, чтобы его можно было отменить и принять законы о соответствующих новых государствах. Чтобы помочь неловкому временному правительству, Маунтбеттен даже перенес окончательный срок вперед, на 15 августа 1947 года. Еще десять недель было выделено для конституционной, общественной, военной и инфраструктурной вивисекции субконтинента.
Джинна настаивал на том, что Пакистан отделяется от Британской империи, а не от независимой Индии, поэтому День независимости в Карачи праздновался 14 августа. Маунтбеттен присутствовал на церемонии, несмотря на панику из-за бомбы, которую кто-то подложил на трибуну Джинна, в отличие от Неру, не был очарован мальчишеским обаянием Маунтбеттена. Отказав вице-королю, пожелавшему стать генерал-губернатором обоих государств, он сам занял пост генерал-губернатора Пакистана и стал первым председателем конституционного собрания. Он именовался «Каид-и-Азам» («Верховный вождь»), и во время пятничной молитвы верующие молились за него. Он сделался не просто главой государства и отцом народа, но конституционным халифом. Для представителей места не оставалось, даже для близко связанных с домом Виндзоров.
Ночью 14 августа Маунтбеттен из Карачи самолетом направился в Дели, где состоялось гораздо более торжественное празднество. В эту ночь Неру произнес одну из самых знаменитых своих речей. По стилю она неприкрыто напоминала речи Черчилля, с его затейливыми «свиданиями с судьбой», и перекликалась с «часом свидания» в «Хорасе Уолполе» — знаменитой поэме, написанной человеком, который воспитывал индийскую науку, Томасом Бабингтоном Маколеем. Короче говоря, речь предназначалась для истории.