Много лет назад мы назначили свидание с судьбой, и сейчас настала пора выполнить свое обещание, не сполна, но в весьма существенной степени. Когда пробьет полночный час и весь мир будет спокойно спать, Индия проснется, чтобы жить и быть свободной. Наступает миг, который редко случается в истории, когда мы перешагиваем из старого в новое, когда кончается эпоха, когда душа народа, столь долго притесняемая, находит освобождение. И в эту торжественную минуту мы, как подобает, даем обет служения Индии, ее народу и еще более великой цели — всему человечеству.
«Безумие охватило людей»
Неру, Маунтбеттен и многие из их сторонников ясно осознавали, что сейчас творится история. В речах, мемуарах и хрониках они сами об этом говорят. Историки им признательны. Но существует опасность, что иную картину откроют такие документы, как протоколы конференций или журналы правительственной палаты, где точно расписано, что, когда и зачем. Вдали от пятнистых лужаек Нью-Дели громкоговорители на городских площадях огласят новые программы, пусть и не так решительно, как в те дни, когда объявляли независимость.
В стране ограниченного сотрудничества, зато безграничного несотрудничества довольно сложно назначать свидания и выполнять обещания, поэтому переход от жестокого противостояния к взаимному одобрению был весьма неожиданным. В других местах историю творили не столь осознанно. Часто более поучительно и всегда более мучительно, что заставляло приглушить благородный восторг, мешало разглядеть разницу между старым и новым, не говоря уже о «редком миге истории», который их разделял.
В 1943 году незваным гостем из прошлого нагрянул голод, который охватил значительную часть нижней Бенгалии. В тяжелые военные годы бескормицу ждали. Когда Бирму заняли японцы, прекратились поставки риса. Собственные запасы зерна в восточной Индии ушли на военные склады, которые оказались им завалены. Вдобавок железные дороги тоже заняли военные, а корабли с бенгальских рек реквизировали, боясь, как бы на них не приплыли японцы. К тому же урожай был невелик, но если бы власти распределяли его экономно, чтобы спекулянты не сложили все в амбары и не подняли потом цены на зерно, голода бы не случилось. Причиной стала ошибка чиновников. Когда в июле Калькутту заполонили ходячие мертвецы, испускавшие дух прямо на улицах, Линлитгоу уехал в Англию, оставив Индию, как он писал, «в неплохом состоянии». В правительстве Бенгалии тоже произошли некоторые изменения. Министры из Мусульманской лиги оказались неопытными и растерялись. И что хуже всего — британский губернатор провинции, наделенный большой властью как раз на случай подобного кризиса, был до того болен, что не смог подняться с постели.
С июля по ноябрь голод свирепствовал почти бесконтрольно. Когда в октябре недавно назначенный Уэйвелл посетил пораженные голодом районы, он назвал положение «худшим из бедствий, поражавших народы под властью британской короны». Он не преувеличивал. Погибших от голода было столько, что их даже не смогли сосчитать. Оценки расходились в цифрах от двух до четырех миллионов человек. Но даже если принять за правду меньшую из величин, выходит, что голод убил больше индийцев, чем обе мировые войны, вся война за независимость и межобщинные стычки из-за разделения Индии. «Британское правление началось с голода в Бенгалии в 1770 году. Сейчас перед нами такая же катастрофа»{395}
.В это время репрессировали Конгресс, а его лидеры после озвучивания лозунга «Оставьте Индию» попали за решетку. Многие их сторонники в индусском бхадралоке Бенгалии временно переключились на поддержку индусской экстремистской партии Махасабха. Махасабха, по своему обыкновению, обвинила в голоде Мусульманскую лигу, якобы та устроила беспорядки, чтобы прибрать к рукам распределение материальных благ. Лига, со своей стороны, обвиняла индусских закупщиков зерна в том, что они затарили хлебом склады. Помимо голода были и другие беспорядки в сфере сельского хозяйства и промышленности (например, упадок в производстве джута). Разгоралась межобщинная ненависть.