История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Революционеры были в основном удовлетворены. Однако главный из них, Фуше, хотя превыше всего и жаждал событий, всегда приятных его беспокойной натуре, был сильно раздосадован известием о возвращении Наполеона, нарушившим его расчеты. Ведь он уже считал, что Бурбоны у него в руках и он сможет сохранить или свергнуть их по своему желанию, в силу положения, которое занял во главе всех интриг, даже роялистских. «Мы могли составить, – говорил он своим сообщникам, – правительство цареубийц, таких как Карно, Гара и я, и непреклонных военных, таких как Даву, и отослать Бурбонов или овладеть ими. Но вот этот ужасный человек несет нам свой деспотизм и войну. Однако при создавшемся положении вещей ему следует содействовать, дабы повязать его нашими услугами. Потом решим, что делать, когда он придет сюда и, вероятно, будет приведен своим триумфом в такое же замешательство, в каком ныне находимся мы».

Более смелый, чем бонапартисты, подобные Маре, менее почтительный к непогрешимости императора и умевший рисковать если не собственной жизнью, то жизнью других, Фуше счел необходимым приложить руку к делу и дать волю молодым военным. Генералы Лаллеман, Лефевр-Денуэтт и Друэ д’Эрлон прибыли в Париж, и он поощрил их план немедленного перехода к действиям. Друэ д’Эрлон командовал в Лилле под началом маршала Мортье и мог располагать несколькими пехотными полками. Лефевр-Денуэтт располагал бывшими гвардейскими, а ныне королевскими егерями в Камбре, и бывшими конными, ныне королевскими гренадерами близ Арраса. Один из братьев Лаллеманов был комендантом в Эне, другой – генералом артиллерии в Ла-Фере. Договорились, что самый дерзкий и уверенный в своем войске, Лефевр-Денуэтт, выедет из Камбре с гвардейскими егерями, передвинется к Эне, появится перед Ла-Фером, куда братья Лаллеманы подведут войска, которые им удастся увлечь, а затем, спустившись вместе по Уазе, они прибудут в Компьень, где к ним присоединится Друэ с пехотой из Лилля. Возглавив, таким образом, 12–15 тысяч человек, они смогут оказать значительное влияние на ход событий, быть может, привести к восстанию всей армии и по крайней мере отрезать путь к отступлению Бурбонам, чтобы сдать их (целыми и невредимыми) Наполеону, который поступит с ними, как ему будет угодно.

План подлежал исполнению тотчас же, в сроки, необходимые только для того, чтобы добраться из Парижа до Лилля, ибо Наполеон высадился 1-го, а направление, в котором он двигался, было известно заговорщикам не более, чем правительству, но в любом случае важно было как можно раньше осуществить маневр в его пользу. Заговорщики по-прежнему льстили себе надеждой, что Даву возьмет на себя командование восставшим армейским корпусом, как только такой корпус где-нибудь соберется, и надеялись, что столь громкое имя во главе испытанных войск убедит неопределившихся присоединиться к движению. Но в организацию заговора привнесли столько суеты и шума, что маршал, из отвращения ли к предприятию, не сообразному его привычке к дисциплине, из опасения ли быть скомпрометированным безрассудными людьми, или же из опасения упредить приказы Наполеона, заявил Маре, что не следует причислять его к сторонникам столь непродуманной акции. Молодые генералы недовольно отвечали, что смогут обойтись без него и немедленно отбыли, дабы попытаться осуществить задуманный план без знаменитого командира.

Тогда как враги дома Бурбонов проявляли присущие им отвагу и энергию, сами Бурбоны, засыпаемые противоречивыми советами, колебались и ограничились некоторыми военными мерами, действенность которых целиком зависела от преданности армии. Как мы сказали, герцог Беррийский, которому назначили было ехать во Франш-Конте, должен был остаться при короле в Париже, и Нею приказали отправляться в Безансон одному. Маршал, вызванный телеграфом, с огорчением узнал о событии, вновь открывшем Наполеону путь к трону. Виновный в отношении бывшего императора не столько на деле, сколько на словах, Ней не хотел вновь оказаться в его власти; но к его чести следует сказать, что с присущим ему солдатским здравомыслием он полагал, что в случае восстановления Империи новая война с Европой неизбежна и неминуемо окажется гибельной для Франции. Так что у него были и личные, и патриотические причины со страхом и гневом отнестись к возвращению Наполеона. Не трудясь скрывать свои чувства, Ней выразил их вслух тотчас по прибытии в Париж. Обрадовавшись его расположениям, маршала осыпали ласками и отвели к королю, который оказал ему самый лестный прием. Ней обещал Людовику победить Наполеона и взять его в плен, после чего отбыл, обнадежив двор и сделав это достаточно искренне.