История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Суровый Даву заставил раздраженную армию внять голосу долга и при помощи нескольких генералов, в частности Друо, сумел добиться повиновения. После первых минут отчаяния солдаты начали проходить через улицы столицы. Некоторые корпуса не получили жалованья, потеряли всё и испытывали двойные страдания от капитуляции и нищеты. Лаффит великодушно выплатил из казны несколько миллионов авансом, и наиболее обездоленные корпуса, получив некоторое вспоможение, направились на Луару.

Итак, отход начал производиться в правильном порядке. Даву не пожелал остаться в Париже, хотя его мудрое предложение принять Бурбонов без иностранцев обещало ему лучшее, нежели в 1814 году, отношение. Но он предпочел исполнить свой долг перед армией и страной до конца и подал в отставку с поста военного министра. Даву остался главнокомандующим Луарской армией, которая своим поведением и дисциплиной среди оскорблений, предметом которых сделалась, продолжала внушать почтение к Франции в течение нескольких месяцев и даже стала опорой для Бурбонов, нелюбимых ею и не любивших ее. Маршал достойно командовал этой армией, и когда австрийцы захотели перейти условленную границу в верховьях Луары, пригрозил двинуться на них и вынудил отойти назад, и это в то время, когда французскую землю оккупировали 600 тысяч неприятельских солдат.

Пока выполнялась Парижская конвенция, видимость, наконец, сменилась действительностью, и властям, учрежденным после 20 марта, пришлось уступить место приближавшимся Бурбонам. Полковник Мацерони, задержанный на аванпостах, смог встретиться с Веллингтоном только утром 4 июля, когда тот вернулся из Сен-Клу в Гонесс после подписания капитуляции. Веллингтон принял его в окружении Талейрана, представлявшего Людовика XVIII, сэра Чарльза Стюарта, представлявшего Англию, графа Поццо ди Борго, представлявшего Россию, и Гольца, представлявшего Пруссию. Выражаясь на сей раз достаточно ясно, британский главнокомандующий заявил посланцу Фуше, что настало время покончить с нелепым положением вещей, что временное правительство и палаты должны подать в отставку, после чего Людовик XVIII, пребывавший в Руа, вступит в Париж с решениями, каких позволительно ожидать от его превосходного ума. Затем Веллингтон предоставил слово Талейрану, который изложил новые обещания Людовика XVIII устно, а затем и письменно. Вот как передал их содержание Талейран: «Вся старая хартия, включая отмену конфискаций; отмена закона прошлого года о свободе прессы;

немедленный созыв избирательных коллегий для формирования новой палаты; единое правительство; обоюдная законодательная инициатива, через послание со стороны короля и предложение со стороны палат; наследственность пэрства».

К сказанному Талейран добавил самые твердые заверения в благоразумном поведении, совершенно отличном от того, какого придерживались годом ранее. Веллингтон, взявший после него слово, сказал: «Пусть Фуше будет честен с нами, и мы будем честны с ним. Мы ценим услуги, им оказанные, и король их ему зачтет. Если ему понадобится помощь, мы предоставим ее в течение несколько часов».

Договорились, что на следующий день Веллингтон и Талейран будут ждать герцога Отрантского в Нейи, чтобы договориться о мерах, которые позволят избежать насилия при вступлении Людовика XVIII в Париж. Не теряя времени, агент Мацерони покинул Гонесс и отправился к Фуше, который отнюдь не намеревался отказываться от предложенной встречи, ибо достиг желаемого результата. Однако он решил уведомить о своих намерениях коллег, дабы предстать в их глазах человеком, пытающимся спасти обломки после кораблекрушения и выдвинуть условия Людовику XVIII. Возразить ему было нечего.

Неожиданное возвращение первых переговорщиков – Лафайета, Себастиани, Понтекулана, Аржансона, Лафоре и Констана – породило непредвиденные трудности. Как мы помним, из Лаона они отправились к государям, но так и не смогли добиться свидания с ними, увидевшись только с их послами, которые притворились, что вовсе не имеют намерений навязывать Франции какого-либо правителя. Выпровожденные после краткой беседы они вернулись в Париж, продолжая питать прежние иллюзии и верить, что возвращения Бурбонов можно избежать. Их заблуждение лишало Фуше его главного аргумента – необходимости покориться Бурбонам, аргумента, который извинял его соглашение с Веллингтоном. Фуше пришлось снова доказывать эту необходимость и объявить, что он полностью прояснит этот вопрос вечером в лагере союзников. Его отпустили, но Лафайет заявил, что всякое частное соглашение, какое будет им заключено не с целью защиты всеобщих интересов, будет сочтено актом измены.