История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Фуше не ограничился этой демонстрацией. При содействии Жэ, Манюэля и других представителей, следовавших его советам, он добился со стороны первой палаты заявления еще более многозначительного. Конституция, которую взялись составлять представители, выходила длинной, многословной и не имела никаких шансов быть принятой Бурбонами. Но куда важнее были принципы, содержащиеся в этом банальном тексте. По наущению Фуше основные принципы конституции выделили в форме статей и сделали из них декларацию, которую надлежало принять монарху (не указанному), желающему вступить на трон. Таким неуказанным монархом мог стать, очевидно, Людовик XVIII, если он примет решение подписаться под перечисленными принципами. Упомянутые принципы были теми же самыми, которые Франция с 1789 года не переставала с почтенным постоянством провозглашать всякий раз, когда под предлогом наведения порядка у нее грозили отнять свободу.

В то время как Фуше предавался этим запоздалым и, к сожалению, бесполезным хлопотам, двор Людовика XVIII, перебравшийся из Гента в Камбре, а из Камбре в замок Арнувиль, был озабочен тем, что произойдет при вступлении короля в Париж. Король, принцы, придворные, министры, послы и иностранные генералы обсуждали будущие решения с целыми толпами почитателей возрождающейся фортуны, ибо революции дают слово всем и на какое-то время превращают в республики даже дворы. Большинство этих говорунов считали, что отказ от белого знамени ради знамени трехцветного будет означать принесение законности в жертву бунту. Видоизменить и расширить хартию значило увеличить зло, а не уменьшить! Принципы 1789 года были для двора частью революционной ереси, которую имели слабость поощрить; первая революция объяснялась ошибками некоторых лиц, а не общими причинами, а революцию 20 марта объясняли заговором, участников которого следовало наказать, и некоторыми просчетами, такими как упорное сохранение Блака и нежелание воспользоваться услугами Фуше. С восторгом пересказывали пророчества Фуше, которые подгоняли под свершившиеся факты. Накануне 20 марта Фуше сказал: «Слишком поздно; Наполеон вступит в Париж, процарствует некоторое время, но недолго; он будет низложен, и мы вернем короля». Только человек, высказывавший столь глубокие мысли, мог завершить исполнение пророчества. Потому следует взять его прямо из рук Наполеона и назначить министром Людовика XVIII, которому он сделается надежнейшей опорой.

Талейран, не любивший соперников, эту странную страсть, однако, поощрял. Он чувствовал себя неспособным следить за положением дел внутри страны и признавал превосходство Фуше в этой сфере. Но поскольку слежка, разгон, заключение под стражу, изгнание, а при необходимости и расстрел знаменитых или безвестных сторонников партий казались ему деятельностью куда более низкой, чем переговоры с европейскими державами, он не завидовал Фуше и надеялся, что, при поддержке из-за границы и используя Фуше для очистки страны изнутри, он сможет осуществлять верховную власть во Франции. И Талейран предложил королю сделать Фуше министром полиции. Так, все восхваляли Фуше – двор из своего рода предрассудка, Талейран из нужды в ловком и циничном руководителе внутренними делами, Веллингтон из потребности в человеке, который сумеет вернуть Бурбонов, обойдясь без насилия, – и в конце концов победили отвращение к нему Людовика XVIII. Король согласился отдать Фуше полицию, но отказался и от новой декларации принципов, и от трехцветного знамени.

Так обстояли дела при дворе, когда вечером 6 июля Фуше вернулся в Нейи. Он вновь принялся сетовать на внутреннее положение в Париже, весьма ухудшившееся, по его словам, из-за возвращения полномочных представителей, принесших ложную идею о том, что державы-союзники не стремятся восстановить Бурбонов, из-за решимости Парижской национальной гвардии сохранить трехцветную кокарду и из-за принципов палаты представителей.

Опасениям Фуше, казалось, не придали большого значения. Веллингтон отвечал ему, что англичане и пруссаки всегда к его услугам. Относительно доклада полномочных представителей Веллингтон заверил, что они ошиблись или обманулись, и показал письма присутствовавшего на встрече лорда Стюарта, которые не оставляли сомнений относительно чувств государей. Новая декларация Людовику XVIII не нужна, ибо довольно и декларации Камбре. Заговорив об амнистии, Веллингтон и Талейран донесли, наконец, до слуха Фуше слова, которых он так ждал. «Амнистия – это вы, – сказали ему, – вы, как министр полиции. Чего бояться революционерам, если министерство наказаний возглавите вы?» И в самом деле, если уж король примет цареубийцу, остальным опасаться нечего.