История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Бурбоны и представители иностранных дворов были несказанно счастливы, входя в Париж, но в то же время их глубоко огорчало известие о бегстве Наполеона. Они не могли чувствовать себя в безопасности, пока он находился на свободе, и, дрожа от страха, никак не могли принять решение – не пожертвовать ли его жизнью ради всеобщей безопасности. Вину за побег возложили на Фуше: он сдал Париж, но об этом все забыли, недовольные тем, что в придачу он не сдал и Наполеона, и теперь его обвиняли в обмане. Всего несколько дней назад Бурбоны и союзники пели дифирамбы своему фавориту, а сейчас похвалы сменились осуждением. Только Веллингтон и Талейран встали на его защиту, утверждая, что он по крайней мере открыл ворота Парижа и если бегство Наполеона было одним из условий, то нет особых причин жаловаться. Несмотря на эти здравые размышления, больше всего Фуше возмущались в Тюильри, и когда его вызвали к королю вечером 8 июля, в день возвращения монарха в Париж, он не решился отстаивать доброе дело, которое совершил 6-го, повторив Наполеону свой приказ покинуть Рошфор. Фуше с величайшим смирением извинился и обещал Людовику XVIII сделать всё возможное для поимки ужасного беглеца на море или на суше, но не сдержал обещания и не издал новых приказов после разговора с королем, так что его прежние распоряжения оставались в силе. Когда человеку хватает мужества действовать честно, ему следует иметь гордость, чтобы открыто заявить об этом.

Наполеон выехал из Мальмезона в пять утра 29 июня. Стояла страшная жара, и он всю дорогу хранил угрюмое молчание. По прибытии в Рамбуйе Наполеон сказал, что хочет отдохнуть и останется здесь на ночь, но в действительности он оттягивал прощание с престолом, с которого ему предстояло спуститься прямо в ад. Он провел ночь и следующее утро в Рамбуйе, 1 июля миновал Тур, где несколько минут поговорил с префектом; потом направился к Пуатье и остановился на окраине города, чтобы переждать самый пик жары; проезжая Сен-Мексан, он пошел на определенный риск встречи с населением Вандеи и вечером наконец прибыл в Ньор. За всё это долгое путешествие Наполеон не сказал своим спутникам ни слова. Тут его встретили с восторгом: жители этой местности были «синими» в противоположность «белым», которыми были окружены со всех сторон. Некоторые императорские войска, отправленные для подавления мятежа, всё еще находились в Ньоре, так что Наполеон был здесь в полной безопасности.

Вскоре маленькую гостиницу, в которой он остановился, окружили солдаты и жители города. Они просили его выйти к ним и кричали «Да здравствует Император!». Хоть Наполеон и не хотел появляться на публике, он подошел к окну, и на мгновение восклицания толпы принесли облегчение его измученной душе. «Оставайся с нами!» – кричали со всех сторон, и жители обещали защищать его до последнего. Префект предложил ему остановиться в префектуре, и Наполеон ответил согласием на это явно бескорыстное приглашение. Второе июля он провел в Ньоре, но утром 3-го генерал Беккер почтительно напомнил об опасности промедления, поскольку порт Рошфор могли заблокировать, закрыв проход в Соединенные Штаты. Скрепя сердце, Наполеон решил трогаться в путь, хотя ему очень не хотелось покидать этих дружелюбных и гостеприимных людей. Уезжая, он закрыл взволнованное лицо руками, и кавалерия сопровождала его, пока лошади не выбились из сил. Он въехал в Рошфор вечером 3 июля.

Морской префект Бонфу понимал свой долг так же хорошо, как и генерал Беккер. Он решил подчиниться приказам правительства, но в то же время проявить уважение к великому человеку, которого на несколько дней судьба вверила его заботам. Жители Рошфора разделяли чувства жителей Ньора. Они были многим обязаны Наполеону, благодаря которому в округе велись широкомасштабные строительные работы и город наводнили матросы, недавно вернувшиеся из английских тюрем. Помимо морского полка с базой на острове Иль-д’Экс, в Рошфоре размещался большой гарнизон – 15 тысяч отборных национальных гвардейцев и жандармы, участвовавшие в подавлении роялистов, так что здесь было достаточно войск, чтобы защитить свергнутого императора или даже помочь ему, если он вдруг решится бежать.