История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

«Ваше Королевское Высочество! – писал Наполеон. – Являясь жертвой борьбы партий, раздирающей мою страну, и жертвой вражды ко мне великих держав Европы, я завершил свою политическую карьеру. Я, подобно Фемистоклу, пришел к очагу английского народа. Отдаю себя под защиту его законов, которой я прошу у Вашего Королевского Высочества как наиболее могущественного, наиболее непоколебимого и наиболее великодушного из всех моих противников».

В любое другое время это письмо задело бы честь англичан. Среди ненависти и ужаса, посеянных Наполеоном, это воззвание к уже не существующему благородству было вполне бессмысленным.

Наполеон велел Лас-Казу и Гурго вернуться на «Беллерофон» и объявить о его намерении подняться на борт на следующий день, а также попросить, чтобы пропустили генерала, который доставит письмо принцу-регенту. Когда Лас-Каз и Гурго прибыли на «Беллерофон», их тепло приняли и выразили удовольствие по поводу приятных новостей, которые они принесли. Французам пообещали, что императору будут оказаны все подобавшие его титулу почести и что его немедленно доставят в Англию в сопровождении людей по его выбору. Генералу Гурго для выполнения его миссии предоставили легкое судно.

Наступил момент, когда Наполеон должен был покинуть Францию навсегда. Утром 15 июля он подготовился к отъезду с острова Экс и обратился с необычайно трогательной прощальной речью к Беккеру. «Генерал, – сказал он, – благодарю вас за благородное и деликатное отношение ко мне. Почему я только сейчас понял, какой вы достойный человек? Вам никогда не следовало покидать меня. Будьте счастливы. Прошу вас, передайте Франции, что я молюсь о ее благополучии». Он замолчал и в глубоком волнении заключил генерала в объятия. Тот хотел сопровождать Наполеона на «Беллерофон», но Наполеон ему не позволил. «Я не знаю, – сказал он, – как отнесутся ко мне англичане. Если они поведут себя хуже, чем заслуживает мое доверие к ним, вас обвинят в пособничестве».

За этими словами, доказывавшими, что Наполеон не питал особых иллюзий в отношении англичан, последовали новые объятия, и генерал не мог сдержать слез. Потом Наполеон сошел на берег под прощальные возгласы толпы и вместе со своими спутниками погрузился в лодки, которые должны были доставить его на борт брига «Ястреб». Капитан Мэтленд ждал, готовый к отплытию и в страшной тревоге, опасаясь, как бы трофей не ускользнул от него. При виде приближающегося «Ястреба» он не мог скрыть радости; приказав команде встать по стойке «смирно», он спустился по трапу и протянул Наполеону руку, назвав его императором. Когда они поднялись на палубу, капитан представил свою команду так же, как если бы перед ним стоял правитель Франции. Наполеон со спокойным достоинством ответил на учтивость Мэтленда и сказал, что испытывает полное доверие, вручая себя защите английских законов. «Ни у кого никогда не будет причин, – ответил капитан, – сожалеть о вере в английское великодушие».

Он устроил Наполеона со всеми возможными удобствами и сообщил, что вскоре к нему с визитом придет адмирал Хотэм. Адмирал через некоторое время появился на борту корабля и представился с величайшим почтением. Он пригласил Наполеона поужинать на борту «Величественного», Наполеон согласился, и его приняли в соответствии со всеми правилами этикета. Проведя несколько часов в гостях, он вернулся на «Беллерофон», хотя адмирал предлагал ему остаться. Наполеону было бы удобнее на борту «Величественного», но он не хотел обижать Мэтленда, который был таким предупредительным и, по всей видимости, очень хотел, чтобы Наполеон находился на его судне. Поэтому он отправился в Англию на борту «Беллерофона».

Ветер был очень слабым, и судно медленно шло вдоль французского побережья к Ла-Маншу. Наполеон выглядел спокойным и безмятежным; он беспрестанно ходил по шканцам, наблюдая за работой судна и задавая множество вопросов матросам, которые отвечали с величайшим почтением. Он был настолько спокоен и к нему относились с таким уважением, что сторонний наблюдатель и не подумал бы, что этот человек совсем недавно пал с величественного престола в глубочайшую бездну.

Дорога была долгой. Двадцать третьего июля побережье Франции еще находилось в пределах видимости, и утром 24-го путники бросили якорь в Торбее в ожидании приказов от адмирала Кейта, который командовал другими крейсерскими эскадрами. Приказ вскоре поступил: «Беллерофону» было предписано встать на якорь в Плимутской гавани. Тут же подошли два вооруженных фрегата и встали по бокам судна так, чтобы «Беллерофон» находился в радиусе действия их орудий. На борт поднялись несколько английских чиновников и о чем-то побеседовали с капитаном Мэтлендом.