История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Адмирал Кейт нанес Наполеону церемониальный визит; он пробыл недолго и ничего не сказал о намерениях британского правительства. Пока вокруг прославленного пленника витало зловещее молчание, лица всех, кто был на борту, в особенности капитана Мэтленда, выражали смущение: казалось, они хотели скрыть неприятную информацию или собирались взять назад свои обещания. Еще более тревожный знак заключался в том, что эти люди, как бы им ни хотелось проявить почтение, больше не осмеливались вести себя подобным образом. Гурго доложил, что не смог вручить письмо принцу-регенту лично, ему пришлось отдать его адмиралу Кейту. Всё это не предвещало ничего хорошего.

Когда Наполеон поднялся на борт «Беллерофона», он отчасти обманывал себя, ибо, не имея другого выбора, кроме как оказаться в плену у англичан или сдаться им добровольно, он выбрал последнее и теперь спокойно ждал решения своей участи. Происходившие в Торбее сцены показали ему, каким его до сих пор видит мир.

Известие о его прибытии быстро долетело до берега и постепенно добралось до Лондона. Внезапно всю Англию охватило страшное любопытство, все хотели увидеть человека, которые последние двадцать лет был хозяином мира. Англичане всегда представляли себе Наполеона каким-то страшным чудовищем, которое управляло людьми с помощью страха. Но любопытство не бывает слишком щепетильным, и, несмотря на отвращение, им хотелось его увидеть. Британские газеты радовались его заточению и осуждали соотечественников за любопытство. Это лишь подогревало чувства, и между Плимутом и Лондоном не осталось ни одной лошади, которую не загнали бы вконец ради удовлетворения любопытства. «Беллерофон» окружили тысячи лодок, они часами сновали туда-сюда, и из-за того, что гребцы хотели получше разглядеть императора, случались довольно опасные столкновения. Ничто не ослабляло пыла публики, хотя и дня не проходило, чтобы кто-то не упал за борт. Все знали, что каждое утро Наполеон прогуливается по шканцам;

этого момента ждали с нетерпением, и, когда он появлялся, наступала тишина и невольное чувство уважения заставляло всех обнажить головы, хотя никто не произносил ни слова – ни враждебного, ни приветственного. Обнаружив, что сострадание к несчастьям и восхищение славой ослабляют народную ненависть, английское правительство запретило слишком близко подходить к «Беллерофону». Министры хотели положить этому общению конец и твердо решили не затягивать с объявлением о дальнейшей судьбе Наполеона.

Они не меньше капитана Мэтленда удивились, когда Наполеон сдался Англии. Узнав о том, что он покинул Париж, они, как и все европейские дипломаты, выразили Фуше свое недовольство и полагали, что великий возмутитель спокойствия сбежал и когда-нибудь в будущем сможет снова взбаламутить Европу. Они испытали одновременно удивление и радость, когда им стало известно, что свергнутый император находится на борту судна королевских ВМС в Плимуте. Доверие, которое Наполеон оказал стране, ничуть не трогало ее правительство, и некоторые даже обдумывали варварскую идею отдать Наполеона Людовику XVIII, который, как им казалось, был обязан перед лицом истории избавить от него мир. Но столь гнусное решение не могло быть выполнено в стране, где все важные вопросы обсуждаются публично. Однако, хотя от этой идеи отказались, положение знаменитого беглеца представляло серьезные трудности. Если бы его захватили в море при попытке к бегству, он стал бы законным пленником и оставалось бы только решить, вправе ли они, учитывая, что война кончилась, взять под стражу человека, который ее развязал. Но прежде чем обсуждать этот вопрос, надо было решить другой, более деликатный – можно ли считать добровольно сдавшегося врага военнопленным.