Несмотря на эти досадные моменты, Наполеон поначалу не имел ничего против своего нового жилища. До этого времени его здоровье не вызывало беспокойства;
неудобства, связанные с климатом, не повлияли на его организм, который был невосприимчив к физической боли, пока он вел активную жизнь, но становился нежным и уязвимым, когда он бездействовал. Наступил январь – лето в южном полушарии; остров всё еще сохранял очарование новизны, и тоска и скука пока не овладели его обитателями. Наполеон переживал свое сокрушительное поражение и прощался со всеми надеждами, но еще не испытывал ужаса перед самим местом. Он гулял или ездил верхом, задавая вопросы редким прохожим, попадавшимся ему на пути, – старому негру, возделывавшему свое поле, или бедной вдове, чьи две дочери предлагали ему цветы. Ему было приятно помогать им. Иногда он заезжал в лагерь 53-го полка, где его принимали очень хорошо – как могут солдаты принимать своего товарища. Потом он возвращался и снова диктовал мемуары, а после этого, ближе к вечеру, отправлялся на прогулку с госпожой Бертран или госпожой Монтолон. Они возвращались к ужину и остаток вечера проводили в беседах или чтении.
Однако довольно быстро Наполеон почувствовал и недостатки своей резиденции. После того как он исходил равнину Лонгвуд вдоль и поперек, она стала казаться ему скучной и однообразной, а когда выходил за ее пределы, за ним неизменно следовал офицер. Было бы невежливо держать этого офицера на слишком большом расстоянии или вести трудной дорогой, но его присутствие было невыносимо. Тем не менее Наполеон временами пересекал границу своей равнины и пытался проникнуть в долины на севере, где находились «Бриары» и «Колониальный дом». Сравнивая зеленые, тенистые долины с Лонгвудом, открытым солнцу и ветру, он не мог не видеть, что ради обеспечения более надежной охраны его поместили в неблагоприятные и вредные для здоровья условия. Его спутники утверждали, что враги хотят его смерти. Он не был столь категоричен, но считал, что его жизнь намеренно подвергают опасности, дабы свести к минимуму шансы на побег.
Со стороны моря Лонгвуд защищали отвесные скалы, это было идеальное место для наблюдения и абсолютно невыносимое для проживания. Когда его не окутывали туманы, которые притягивал Пик Дианы, на него безжалостно набрасывался ветер, поэтому, несмотря на влажный климат, земля здесь была совершенно бесплодной. Единственной защитой от солнца оставалась тень от эвкалиптов с весьма скудной листвой. Когда солнце не светило, везде царила сырость: она проникала повсюду, даже в одежду. Но когда из-за туч выходило солнце, его обжигающие лучи пронзали брезентовую крышу Лонгвуда. Воды не было. Когда требовалось, ее приносили с другого конца острова слуги-китайцы, и она не отличалась ни чистотой, ни свежестью. Остров жил бедно, путешественники приезжали сюда редко, продукты были дорогими и низкого качества. Для такого непритязательного человека, как Наполеон, это было лишь мелким недостатком, но представляло серьезную проблему для его товарищей по изгнанию, которые привезли с собой жен и детей, привыкших к европейской роскоши. «Здесь нет ничего веселого, – однажды вечером заметил он друзьям, глядя на голые стены и плохо сервированный стол, – у нас в избытке только время и ничего более».
Со свойственной ему проницательностью Наполеон вскоре заметил, что его товарищи начали испытывать на себе влияние нравственных пороков изгнания, проявлявшееся в приступах непроизвольной озлобленности по отношению друг к другу. Они стремились завоевать его благосклонность на острове Святой Елены почти с тем же рвением, что и в Париже, и генерал Гурго, обидчивый, вспыльчивый и ревнивый, с трудом скрывал свое недовольство при виде столь тесных отношений Наполеона с Лас-Казом. Хотя Бертраны и Монтолоны жили отдельно, они тоже проявляли признаки той же слабости. Пороки двора не исчезают с потерей престола, но мы должны не только простить, но и восхититься этим соперничеством, этой борьбой за расположение свергнутого гения.
Наполеон знал, что эти чувства возникают из-за неудач, и страшился последствий, которые они могли иметь для маленькой колонии, терпевшей бедствие на пустынной скале. Он старался утешить друзей своим вниманием, успокоить их мудростью бесед; он скрывал собственную тоску и стремился избавить от нее товарищей, обещая им лучшее будущее, на которое сам, впрочем, не надеялся.
Перемена произошла на четвертом месяце 1816 года, когда в Европе начиналось лето, а на Святой Елене – зима. Пришло известие, что судно из Англии доставило нового губернатора, ибо назначение адмирала Кокберна было лишь временным.