Губернатора звали сэр Хадсон Лоу, и именно назначению на остров Святой Елены он обязан своей незавидной известностью. Лоу был одним из тех людей – наполовину военных, наполовину дипломатов, – которых правительство использовало в ситуациях, когда дипломатия была нужнее военной науки. Он хорошо проявил себя на разных должностях, особенно в штабе союзников, где приобрел предубеждение против французов, и, хотя был не настолько плохим человеком, каким казался, не отличался ни добродушным характером, ни приятными манерами. Когда заключение мира закрыло дорогу к продвижению по военной службе, ожидание крупных компенсаций побудило Лоу принять тяжелую миссию, которая требовала огромной ответственности не только перед собственным правительством, но и перед Историей. Последнее соображение его беспокоило мало, поскольку он не понимал его значения. Он думал лишь о том, как избежать упреков, которые сыпались на адмирала Кокберна за то, что он поддался влиянию своего пленника. Не имея намерения стать тираном, Лоу твердо решил показать всему миру, что способен противостоять любому влиянию. Это решение вынуждало его вступить в неприятный контакт с упрямым и несдержанным человеком, которого он, согласно полученному приказу, должен был держать в узде, но не доводить до отчаяния.
Не успел Хадсон Лоу сойти на берег, как тут же потребовал, чтобы Кокберн проводил его в Лонгвуд и представил знаменитому пленнику. Адмирал отчасти сам придумал обряд аудиенции: прежде чем прийти к Наполеону, следовало спросить у гофмаршала Бертрана, принимает ли он. В этот раз Кокберн пренебрег этой традицией и привел Хадсона Лоу в Лонгвуд без предупреждения. Наполеон сказал, что болен и не может никого принять. Лоу поинтересовался, когда он сможет увидеть
Беседа Наполеона с Хадсоном Лоу получилась холодной и чопорной. Наполеона задело то, как новый губернатор обозначил его титул накануне, а губернатору не понравилось, что встречу с ним перенесли на следующий день. Другими словами, этот визит не мог быть дружелюбным. Наполеон с первого взгляда понял, что ему придется иметь дело с человеком радикальных взглядов, и внешность Лоу лишь усиливала это впечатление. Он принял губернатора учтиво, но сдержанно, коротко пожаловался на неудобства, которые ему приходилось испытывать, но не потребовал улучшить условия жизни; затем он заметил, что от нового губернатора зависит, будет он рад прибытию на Святую Елену или нет. Лоу заявил, правда, без особой теплоты, что намерен сделать всё возможное, дабы выполнить свой долг и при этом не создать дискомфорта для изгнанников. Затем он удалился.
Едва Лоу вышел из комнаты, как Наполеон сказал своим товарищам, что никогда не встречал человека, столь похожего на итальянского головореза. «Мы еще пожалеем об акуле», – добавил он, имея в виду Кокберна. Потом ему рассказали о неприятном инциденте с адмиралом; сначала Наполеон улыбнулся, но, вспомнив, каким ранимым и гордым был адмирал, страшно разозлился. Однако Кокберн, несмотря на обиду, оказался неспособен на месть, чего нельзя было сказать о новом губернаторе. Оскорбленный оказанным приемом, он вполне мог применить власть, к которой изгнанники отнеслись столь легкомысленно. Вернувшись в «Колониальный дом», он решил скрупулезно выполнять все правила, которые установил адмирал. Наполеон жаловался, что с наступлением вечера под его окна ставят караульных и во время прогулки верхом ему приходится держаться определенных границ. Хадсон Лоу ответил, что лорд Батхерст знаком с этими правилами и официально утвердил их, а потому их будут выполнять неукоснительно.
С тем же рвением он взялся за выполнение определенных предписаний, которые с разрешения адмирала в какой-то момент перестали применяться. К примеру, по министерскому приказу никто не мог общаться с обитателя Лонгвуда без разрешения губернатора, но адмирал довольствовался одобрением Бертрана. Слуги беспрепятственно ходили туда и сюда, занимаясь домашними делами. Некоторых высокопоставленных англичан, хорошо известных адмиралу и не вызывавших у него подозрений, спокойно принимали в Лонгвуде. Для этого требовалось лишь разрешение гофмаршала. Эта практика не причиняла никаких неудобств, но Лоу потребовал, чтобы все контакты зависели от его разрешения, и каждое письмо, написанное в Лонгвуде или адресованное его обитателям, проходило через его руки. А чтобы было меньше поводов для писем, он назначил для колонии Лонгвуд специального поставщика и на этот пост выбрал владельца «Бриаров».