Адмирал Кокберн уехал, увозя с собой жалобы несчастной маленькой колонии. Не успел он покинуть остров, как возникли новые сложности. Британское правительство потребовало, чтобы спутники Наполеона составили официальный акт признания всех ограничений, а те, кто откажется, будут отправлены обратно в Европу. Расходы Лонгвуда тоже подверглись возражениям, хотя их можно было легко объяснить высокими ценами на все виды провизии на Святой Елене, а также количеством людей, которых надо было содержать, – в общей сложности около пятидесяти человек. Всего в год тратилось примерно 20 тысяч фунтов. Кокберну и в голову не приходило делать замечания по этому поводу. Правильно ли оценивать стоимость горького хлеба неволи, брошенного бывшему повелителю мира в его темнице? В обмен на свободу, которую у него отобрали ради общественного блага, чувство собственного достоинства должно было подсказать его тюремщикам, что они просто обязаны обеспечить его всем необходимым. Но, увы, теперь, когда страсти, бурлившие в 1815 году, улеглись, трудно объяснить, как лорд Батхерст мог официально требовать, чтобы расходы Лонгвуда снизились до 8 тысяч фунтов в год? Сама сумма не имеет значения, стыдно было вообще производить подобные расчеты, и ради себя самой Англия не должна прощать тех, кто оставил такое пятно на ее истории.
Мы должны признать, что Лоу понимал унизительность таких распоряжений и испытывал смущение, что делает ему честь. В отношении заявлений, которых потребовали от членов колонии, он поначалу демонстрировал твердую решимость: собственноручно составил документ, который они должны были подписать, где опять назвал Наполеона генералом Бонапартом. Если они не подпишут этот вариант документа, в грубой манере заявил губернатор, он всех их отправит в Европу. «Не подписывайте, – сказал Наполеон, – пусть отправляет. Я останусь здесь один и долго не проживу, и тогда мир узнает, из-за какого ничтожного повода меня лишили немногих оставшихся друзей». Изгнанники стояли на своем, и Лоу наконец понял, насколько сомнительно выглядит подобное поведение. Он предложил опустить титулы императора и генерала, а заключенного называть просто
В вопросе расходов губернатор оказался более сговорчив. Вполне возможно, что свита Наполеона не слишком экономно тратила английские деньги, но мы должны повторить: это просто немыслимо, что кому-то в Англии могло прийти в голову делать подобные замечания. Лоу рискнул заговорить об этом с Бертраном и попытался оправдать свои замечания распоряжениями, которые устанавливали расходы в пределах 8 тысяч фунтов. Маршал высокомерно ответил, что не понимает, о чем говорит губернатор, что двор императора снабжается провизией из рук вон плохо, однако им и в голову не приходило жаловаться или интересоваться, сколько стоит подобное проживание, и сейчас они тоже не будут этого делать и даже не подумают говорить об этом со своим господином. Лоу настаивал, говоря, что не может допустить таких расходов. Бертран пришел в замешательство и после обсуждения с другими членами маленькой колонии был вынужден доложить о случившемся Наполеону. Отвращение Наполеона легко можно себе представить. Он немедленно распорядился, чтобы сэру Хадсону Лоу сообщили следующее: хотя все нации обязаны содержать своих заключенных, самым мучительным испытанием его заточения является необходимость есть хлеб Англии; он всегда хотел, чтобы он и его друзья жили за его собственный счет; он по-прежнему этого хочет, и если ему позволят посылать в Европу запечатанные письма, семья и друзья не оставят его в нищете и британское правительство избавится даже от этих 8 тысяч фунтов. Причины такого ответа легко понять. Хотя семья Наполеона, особенно мать, дядя и Евгений, могли и хотели обеспечить его всем необходимым, он не желал обращаться к ним, ему был нужен господин Лаффит, у которого хранились его деньги. Но Наполеон скрывал наличие этих денег, иначе их конфисковали бы вместе со всеми владениями Бонапартов во Франции.
Получив этот ответ, Лоу заявил, что готов передать письма Наполеона его банкиру, но только в открытом виде (поскольку этого требовал лорд Батхерст). Затем губернатор вновь начал настаивать на сокращении расходов или их оплате из собственных средств Наполеона. Потрясенный этим новым видом преследования, Наполеон приказал своему камердинеру Маршану выбрать несколько не очень нужных предметов столового серебра, разбить их – чтобы принадлежавшие ему вещи не стали предметом торговли – и отправить в таком виде в Джеймстаун в качестве платы поставщикам еды.