История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Предатели, – повторил он, – встречаются реже, чем вы думаете. Большие пороки и большие добродетели – это исключение. Люди в большинстве своем слабы и непостоянны из-за своих слабостей, они ищут выгоду, где только могут, они лишь преследуют собственные интересы, часто не имея намерения навредить другим, и, в целом, больше заслуживают жалости, нежели порицания. Их надо принимать такими, какие они есть, и по возможности подталкивать к высоким поступкам. В одном можете быть уверены – презрение никогда не возвысит их. Если вы хотите, чтобы люди напрягли все свои силы, вы должны заставить их поверить, что они лучше, чем они есть на самом деле. В армии трусы становятся храбрецами, если сказать им, что они храбрецы. С людьми можно иметь дело, только если убедить их, что они обладают теми достоинствами, которые вы хотите в них видеть».

Эта тема плавно перетекла в другую, и в ее обсуждении Наполеон проявил тот же практический подход к жизни и ту же возвышенность мысли. «Чрезмерное недоверие к людям, – сказал он, – это проявление слабости, а не мудрости. Постепенно вы вообще перестанете кому-то доверять, будете сомневаться в своем выборе и часто пренебрегать полезными средствами. К тому же, если станет известно, что вы человек подозрительный, все в вашем окружении будут стремиться обратить это себе на пользу. Если бы я слушал всё, что мне говорили, у меня были бы в армии одни трусы, а дома – одни предатели. Здесь вас совсем немного, друзья мои, и все вы вынуждены быть любезны друг с другом. Я не верю злым словам, которые вы говорите об одном из вас, и я прав». (Наполеон намекал на определенные разногласия, которые начинали его беспокоить.) «Нет, – продолжал он, – людям не надо верить, когда они плохо говорят друг о друге. Ланн умер за меня как герой, хотя он часто говорил такие вещи, что, отнесись я к этому серьезно, его пришлось бы обвинить в государственной измене. Вот почему, имея за плечами большой опыт, я считаю, что лучше не знать, что о тебе говорят, каким бы великодушным ты ни был, ибо некоторые высказывания очень трудно простить».

В другой раз, взяв в руки один из опубликованных в Англии грязных памфлетов с обвинениями в свой адрес, Наполеон бегло просмотрел его и сказал. «Если верить моим врагам, то это именно я коварно убил Клебера в Египте, застрелил Дезе в Маренго, задушил Пишегрю в его камере! Клебер, Дезе, Пишегрю! Я высоко ценил Клебера, несмотря на его недостатки. Он слишком любил удовольствия и временами бывал опасно равнодушен, но страстно ценил славу и был непревзойденным воином. Я убил человека, из-за смерти которого я же потерял Египет!.. Дезе был ангелом, я любил его больше кого бы то ни было, и он любил меня больше всех. Именно его появление обеспечило победу при Маренго. И неужели я мог его убить в тот самый момент, когда он оказывал мне услугу, предвещавшую множество других!.. Что же касается Пишегрю, он был, пожалуй, самым умным генералом Республики. Он был одним из моих учителей в Бриенне, и воспоминание об этом всегда вызывало во мне чувство глубокого сострадания к нему. Командуя армией, он совершал преступления, которые разоблачил Моро. Бедняга навредил себе сам, без моего участия…

И теперь меня обвиняют в том, что я погубил всех троих! В этой сплетне больше глупости, чем злобы. Неприязнь столь велика, что доходит до абсурда. Надуманные обвинения вызывают отвращение, пока мы молоды, полны сил и преисполнены гордостью. Со временем мы к ним привыкаем и даже хотим, чтобы они превзошли все пределы, ибо сама их чрезмерность является нашим оправданием».

Потом Наполеон по очереди описал и объяснил самые невероятные выдумки о своей жизни, в особенности мнимое отравление чумой больных в Яффе. На самом деле там, по его словам, произошло вот что: он был вынужден отступать и не мог взять с собой двадцать человек, заболевших чумой, – ведь они могли заразить всю армию. А поскольку их непременно убили бы арабы, он сказал доктору Деженетту, что, вероятно, гуманнее будет дать им немного опиума; но тот хладнокровно ответил, что его профессия – лечить, а не убивать, и почти все умерли до ухода армии. А несправедливое обвинение в их убийстве распространял помощник в лазарете, которого незадолго до того уволили за мошенничество с лекарствами.