История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Сначала Наполеон сосредоточил свое внимание на Катине, но вскоре решил, что авторы его переоценивают. Потом он переключился на Тюренна и Конде. «Мы должны, – говорил он, – склонить голову перед их заслугами». Наибольшее восхищение у него вызывал Тюренн. Следом шли Конде, Фридрих и Цезарь. Ему были нужны книги по этой тематике, и Хадсон Лоу, узнав о новом занятии и обрадовавшись, что пленник не замышляет побега, нашел в библиотеке «Колониального дома» несколько книг по истории военного искусства и передал их в Лонгвуд.

Наполеон взялся за работу с обычной энергичностью и вскоре узнал всё, что только было известно, о жизни Фридриха, Тюренна и Цезаря. Еще он хотел изучить и описать историю жизни современных военачальников – Конде, Евгения Савойского, герцога Мальборо, Густава II Адольфа и представителей рода Нассау; а потом – полководцев древности Александра и Ганнибала. После них он намеревался, если доживет, перейти к менее известным личностям. Ему всё так же были нужны книги, в особенности труды Полибия, его раздражало их отсутствие, ибо он хотел из первоисточника получить сведения о Ганнибале, к которому испытывал величайшее почтение. Зато у него имелись «Записки» Цезаря, книга, которую можно найти в любой точке света, даже на необитаемой скале в океане. Эта книга помогла Наполеону сформировать мнение о великом римском полководце, и он надиктовал Маршану страницы, которые стали бессмертными благодаря двум цезарям – тому, кому они посвящены, и тому, кто их написал.

Заметное улучшение здоровья, наступившее в начале 1819 года, длилось недолго. Начались приступы страшной боли в желудке, он испытывал отвращение к еде и с трудом ее переваривал. Его часто рвало чем-то черным, и однажды он надолго потерял сознание. На борту корабля «Конкверор» находился выдающийся хирург Джон Стокоу, и его пригласили к знаменитому узнику, не спросив у того разрешения, но Наполеон не стал возражать, так как врач не был посланником Хадсона Лоу. Напротив, он принял доктора очень тепло, но продемонстрировал свое обычное недоверие к медицине, в особенности к английской. «Близится мой конец, – сказал он, – и успокаивающие настойки моего приготовления лучше любого лекарства, которое вы можете мне прописать».

Стокоу приходил еще несколько раз, но те же качества, что помогли ему завоевать расположение Наполеона, лишили его доверия Хадсона Лоу, и тот вскоре запретил доктору посещать Лонгвуд. За врачом послали в Европу, а потом запросили еще слуг и священника, так как на Святой Елене таковых не было. Необходимость в священнике была необычайно велика: когда умер один из слуг, похоронный обряд совершал протестантский священник. Кардинала Феша попросили выбрать подходящего человека, ибо связи с различными дворами Европы предоставляли ему возможности, которых были лишены другие члены семьи.

Пока Наполеон ждал прибытия новых членов своей маленькой колонии, ему пришлось пережить еще одно расставание, одно из самых болезненных. Госпожа Монтолон, чей дружелюбный нрав чрезвычайно смягчал жестокость его заточения, окончательно подорвала здоровье в этом климате, и английские врачи диагностировали у нее болезнь печени. Она беспокоилась и за детей, и стало ясно, что ей необходимо покинуть остров. Наполеон хотел, чтобы Монтолон уехал вместе с женой, но тот, видя состояние своего хозяина, отказался оставить его. Госпожа Монтолон уехала, но Наполеон чувствовал, что должен отправить мужа вслед за женой и что скоро наступит черед госпожи Бертран, чьим детям было необходимо европейское образование; по всей видимости, муж последует за ней. Он понимал, что преданность его сторонников, как бы велика она ни была, должна уступить место семейному долгу. Но Наполеон не жаловался, лишь говорил, что должен умереть хотя бы для того, чтобы не оставаться в одиночестве. Он чувствовал приближение смерти, но не испытывал ни страха, ни сожаления.

К концу 1819 года болезнь вновь начала медленно, но неизбежно прогрессировать и Наполеон вернулся к уединенному образу жизни. Караульному офицеру теперь стоило больших трудов увидеть его, и приказы лорда Батхерста о ежедневном подтверждении присутствия пленника больше не выполнялись. Офицер часто по нескольку дней не видел заключенного, но, решив, что постоянные визиты слуг в комнату больного, их старания и явное беспокойство не могут быть уловкой с целью скрыть побег, довольствовался лишь этим доказательством присутствия Наполеона. Ему нечего было бояться – даже если бы двери тюрьмы распахнулись, Наполеону хватило бы сил только на то, чтобы выйти за дверь и подышать свежим воздухом.