История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Среди такого необыкновенного собрания генералов, принцев, министров, мужчин и женщин, выступавших наперебой со своими мнениями, советами, одобрением и порицанием, и обсуждались политика и война. Расположение духа в прусском лагере было не лучшим для решения плана кампании. Из великих уроков военного искусства, преподанных Наполеоном Европе, вывели лишь тот, что нужно без промедления предпринять наступление, разбить французов их собственным оружием, то есть дерзостью и быстротой, и, поскольку Пруссия была неспособна долго выносить бремя военных расходов, поскорее закончить дело, дав решающее сражение объединенными силами монархии. Всерьез убеждали себя, даже после Аустерлица, что горячие и ловкие французы более способны к стремительным движениям, а в генеральном сражении с участием крупных сил прочная и искусная тактика прусской армии одержит верх над их неосновательным проворством. Чтобы понравиться этому взволнованному обществу и быть выслушанным с благосклонностью, особенно необходимо было говорить о войне наступательной. Если бы кто-нибудь выступил с планом войны оборонительной, каким бы основательным он ни был, напомнил о вечных правилах осторожности и осмелился сказать, что глубоко опытному, неудержимому и до сих пор непобедимому врагу нужно противопоставить время, пространство и естественные препятствия и уметь выждать случая; что фортуна благосклонна не к безрассудным, которые ее опережают, и не к робким, которые от нее бегут, а к умелым, которые ухватываются за предоставленный шанс, – он был бы принят как трус или предатель, продавшийся Наполеону. Между тем, поскольку прусская армия не могла тогда противостоять французской, простейший здравый смысл подсказывал выдвинуть против Наполеона иные преграды, нежели тела солдат. Такими преградами были расстояния, климат и соединение русских и германских сил в ледяных глубинах Севера. Не нужно было, выдвигаясь вперед, избавлять Наполеона от половины пути, переносить войну в умеренный климат и доставлять ему преимущество разбить прусскую армию прежде прихода русских. Австрийцы, которых так сильно осуждали годом ранее, должны были послужить уроком и, воспоминанием об их несчастьях, помешать тому, чтобы германцы вновь оказались застигнутыми врасплох, разбитыми и разоруженными прежде прихода их северных союзников.

Таким образом, осторожность учила, что нужно просто держаться всем вместе за Эльбой, единственной преградой, которая могла остановить французов, затем, после перехода ими Эльбы, отойти на Одер, а с Одера на Вислу, пока не произойдет соединение с русскими, стараясь при этом давать только бои местного значения, которые, ничего не погубив, придали бы пруссакам давно утерянные военные навыки. А вот когда произошло бы соединение ста пятидесяти тысяч пруссаков со ста пятьюдесятью тысячами русских на топких или ледяных, в зависимости от времени года, равнинах Польши, тогда для Наполеона начались бы серьезные трудности.

Повторим, что для такого плана нужен был не гений, а простой здравый смысл. К тому же один француз, великий генерал Дюмурье, некогда спасший Францию от того же герцога Брауншвейгского[19], а теперь в изгнании дававший врагам Франции советы, которых никто не слушал, рассылал записки всем европейским кабинетам, пытаясь научить их, что отступать, противопоставляя Наполеону расстояния, климат, голод и разруху, – самый надежный способ его победить. Наполеон сам настолько был в этом уверен, что, когда ему сообщили о выдвижении пруссаков за Эльбу, поначалу отказался поверить.

Ни одна из подобных идей даже не обсуждалась на шумном совете, где король, принцы, генералы и министры совещались об операциях предстоящей войны. Там царил такой пыл, что возможно было обсуждение лишь наступательных планов, а все эти планы сводились к тому, чтобы выдвинуть прусскую армию во Франконию, прямо в расположение французской армии, застать ее врасплох и отбросить за Рейн, прежде чем она успеет сконцентрироваться.