История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Судя по донесениям шпионов, Наполеон приказал осуществить крупные оборонительные работы у Швайнфурта, на дороге из Вюрцбурга в Кенигсхофен и Эйзенах. Он и в самом деле, дабы обмануть пруссаков, приказывал произвести работы на различных направлениях, в том числе и в направлении Швайнфурта, Кенигсхофена, Хильдбургхаузена и Эйзенаха. Из этого герцог Брауншвейгский заключал, что Наполеон не думает идти из Франкфурта в Веймар, а хочет водвориться в Вюрцбурге, заняв там оборонительную позицию. Подобной убежденности способствовали и его беседы с Луккезини. Посол, двумя месяцами ранее так несчастливо разгневавший свой кабинет преувеличенными донесениями, теперь утверждал, примешивая небольшую правду к большим лжи, что Наполеон в глубине души не хочет войны, что он, без сомнения, легкомысленно относился к Пруссии, но никогда не имел по поводу нее агрессивных планов, и очень возможно, что он водворится в Вюрцбурге, дабы дождаться за его прочными укреплениями последнего слова короля Фридриха-Вильгельма.

Однако было поздно провозглашать эту истину в ту минуту, когда она перестала быть таковой. Ничто не было столь несообразно нраву Наполеона, как план занять оборону перед Вюрцбургом. Но приписав ему такой план и наслушавшись Луккезини, герцог Брауншвейгский с тайной радостью заключил, что можно избежать войны, в особенности если предусмотрительно держаться за Тюрингским лесом, оставив его между двумя армиями в качестве препятствия для встречи. Король молчаливо разделял его чувство.

Пятого октября в Эрфурте был созван последний военный совет, на котором присутствовали герцог Брауншвейгский, князь Гогенлоэ, маршал Мёллендорф, многие офицеры генерального штаба, командующие корпусами, король и министры. Совет продолжался целых два дня. Герцог поставил на нем следующий вопрос: благоразумно ли атаковать Наполеона на неприступной позиции, когда уже нет надежды захватить его врасплох? По этому предмету спорили долго и бурно. Каждый вынес из спора лишь еще большее смятение духа и еще большую сердечную горечь. За невозможностью определиться и чтобы лучше знать подлинные намерения Наполеона, совет остановился на плане генеральной разведки силами всех трех главных армейских корпусов: князя Гогенлоэ, герцога Брауншвейгского и генерала Рюхеля. Король приказал изменить это странное заключение, сведя три разведывательных миссии к одной под командованием полковника Мюффлинга, офицера Главного штаба герцога Брауншвейгского, на той самой дороге из Эйзенаха в Швайнфурт, где Наполеон, казалось, производит некоторые оборонительные приготовления. Князю Гогенлоэ был отдан приказ продолжать сосредоточение Силезской армии в верховьях Заале, оставив генерала Тауенцина с подразделением из Байройта для наблюдения за ущельями Франконии. К военной мере решили добавить меру политическую и послать Наполеону окончательную ноту, дабы засвидетельствовать ему бесповоротные решения прусского двора.

В этой ноте должны были изложить всё об отношениях между двумя дворами, то, какими дурными поступками Франция отплатила за хорошие поступки Пруссии, об обязанности прусского двора потребовать объяснения по всем затронутым интересам, каковому должен предшествовать обнадеживающий для Германии демарш, а именно незамедлительный отвод французских войск за Рейн. Отвода войск требовали к 8 октября.

Безусловно, задуманная нота была весьма негодным средством для сохранения мира, ибо направлять Наполеону требование убраться к назначенному дню значило до странности не понимать его характера. Но, даже пытаясь сохранить последний шанс на мир, герцог Брауншвейгский и король были вынуждены, для удовлетворения партии неистовых, произвести демонстрацию гордости, подчинившись капризам армии, которая обратилась в толпу и кричала, требовала и приказывала, как делает толпа, когда ее перестают сдерживать.