Мог ли он надежнее достичь цели прямым путем, то есть вторжением? Этот вопрос мы часто задаем в настоящем и будем задавать в будущем, и нам трудно найти ответ. В то же время, если бы Наполеон добрался до Дувра, вовсе не будет оскорблением британской нации утверждать, что она была бы завоевана армией и полководцем, который за восемнадцать месяцев победил и покорил Австрию, Германию, Пруссию и Россию. В самом деле, армия, разбившая в Аустерлице, Йене и Фридлянде восемьсот тысяч солдат континента, была той самой океанской армией, ни человеком больше. Следует также сказать, что неприкосновенность территории не подготовила Англию к опасности вторжения, что не уменьшает славы ее эскадр и регулярных войск. Потому маловероятно, чтобы она устояла перед солдатами Наполеона, – еще не изнуренными усталостью, еще не истребленными войной. Мы твердо убеждены, что если бы Наполеон добрался до Лондона, Англия начала бы переговоры.
Таким образом, весь вопрос заключался в переходе через пролив. Хотя флотилия могла перейти его летом в штиль, а зимой в тумане, переход таил много опасностей. Потому Наполеон и думал о помощи флота, чтобы защитить экспедицию. Вопрос сводился, могут сказать, к первой трудности, то есть превосходству над англичанами на море. Нет, ибо речь не шла ни о том, чтобы их превзойти, ни о том, чтобы с ними сравняться. Речь шла исключительно о том, чтобы путем ловкой комбинации привести флот в Ла-Манш. План Наполеона имел все шансы на удачу в руках человека более твердого, чем Вильнев. Без сомнения, Наполеон столкнулся здесь, хоть и в другой форме, с отрицательными сторонами морского превосходства неприятеля: Вильнев, остро ощущавший это превосходство, был им смущен, но смущен чрезмерно, смущен таким образом, какой компрометирует его честь перед историей. В конечном счете его флот храбро бился у Ферроля; и если предположить, что он потерпел бы у Бреста поражение, какое он потерпит недолгое время спустя в Трафальгаре, он дал бы выйти Гантому;
и разве не стоило труда проиграть сражение, чтобы затем перейти Ла-Манш? Разве можно назвать его поражением? Так что Вильнев был неправ, хотя его слишком обесславили, по обыкновению, принятому у нас в отношении тех, кто несчастлив. Он забыл, что преданность нередко восполняет то, чего недостает в материальном плане, не сумел подняться до высоты своей миссии и сделать то, что Латуш-Тревиль, без сомнения, сделал бы на его месте.
Таким образом, предприятие Наполеона не было химерой; оно было в высшей степени осуществимо в том виде, как он его подготовил; и, быть может, в глазах справедливых судей это безрезультатное предприятие сделает ему больше чести, чем те, что увенчались самым блистательным успехом. Не было оно и притворством, как вообразили некоторые люди, которым угодно искать глубÅны там, где их нет: несколько тысяч писем министров и императора не оставляют на этот счет никаких сомнений. То было серьезное предприятие, продолжавшееся в течение нескольких лет с настоящей страстью. Говорили также, что если бы Наполеон не оттолкнул Фултона, явившегося предложить ему паровую навигацию, он перешел бы пролив. Касательно же отказа Наполеона позволительно утверждать, что Фултон принес ему изобретение в младенческом возрасте, оно в ту минуту ничем не могло ему помочь. Так что Наполеон сделал всё, что мог. В этих обстоятельствах его совершенно не в чем упрекнуть. Провидение, несомненно, не желало, чтобы он добился успеха. Но почему?.. Он не всегда бывал прав по отношению к своим врагам, но на сей раз право было на его стороне.
IV
Ульм и Трафальгар