История моих книг. Партизанские повести

— Тебя надо за такие из этого… В лоб! в лоб!.. Какое ты имел право без тройки?! И не жалко тебе было, стерва ты этакая, без суда… самосудник! ты!.. Ну, как это ты, Емеля… да… постойте, ребята, он врет!..

— Не врет, — сказал Круця. — За убийство мы судить будем. После. Сейчас умирать можно с пароходом, подписывай.

Он взял перо и подписался по-русски. Заботин, пачкая чернилами пальцы, тыкал рукой.

— Я подпишу. Вы думаете, я трушу. Черт с вами! А с тобой, Емельян, руки больше не жму. Очень просто. Грабительство…

Среди ночи по городу раздались выстрелы из орудий. "Большевикам подошло, — заговорили все, — подкрепление". Но казаки из линии поселков телеграфно ответили, что ни пароходов по Иртышу, ни по степи конных и автомобильных частей не было и не могло быть. У тюрьмы юнкера из отряда Трубычева видели мадьяр. Значит, Запус высадился и захватил тюрьму! Это позже и подтвердил бежавший заведующий столярной мастерской при тюрьме Панкратов, уважаемый и честный человек, тотчас же вступивший в дружину. Город успокоился. Казаки, с Горькой линии, телеграфировали, что и Омск восстал и что из Семипалатинска идут пароходы Сибирского правительства.

Просидевший всю ночь у рупора капитан прокричал:

— Тихий… вперед. Стоп!.. Полный!

В полдень над тремя островами поднялся синий дымок. Взлетал высоко и словно высматривал.

Красногвардейцы, сталкивавшие трупы в трюм, выбежали на палубу.

— Пароход! Из Омска! Наши идут.

А потом столпились внизу, пулеметы замолчали. Тихо переговаривались у машинного отделения.

Пороховой дым разнесло, запахло машинным маслом. Пароход вздрагивал.

Машинист Никифоров, вытирая о сапоги ладони, медленно говорил:

— Все люди братья!.. Стервы, а не братья. Домой я хочу. Кабы красный пароход был, белые б нас обстреливали. Давно б удрали. У меня — дети, трафило б вас, я за что страдать буду!

Из улиц, совсем недалеко, рванулось к пароходу орудие. Брызнул где-то недалеко столб воды.

Делегация красногвардейцев заседала с Чрезвычайной тройкой.

На полных парах бешено вертелся под выстрелами пароход. Часть красногвардейцев стреляла, другие митинговали. С куля говорил Заботин:

— Товарищи! Выхода нет. Надо прорваться к Омску. Запус, по-видимому, убит. Идут белые пароходы. К Омску.

Подняли оттянутые стрельбой руки: к Омску, прорваться. Стрелять прекратили.

— Тут вверху Иртыша расцвел над тальниками еще клуб дыма.

— Идет… еще…

"Андрей Первозванный" завернул. Капитан крикнул в рупор:

— Полный ход вперед.

Из-за поворота яров, снизу, подымались навстречу связанные цепями, преграждая Иртыш, — три парохода под бело-зеленым флагом.

Горчишников выхватил револьвер. Капитан в рупор:

— Стой. На-азад. Стой.

"Андрей Первозванный" опять повернулся и под пулеметную и орудийную стрельбу ворвался в проток Иртыша — Старицу. Подымая широкий, заливающий кустарники, вал, пробежал с ревом мимо пристаней с солью, мимо пароходных зимовок и, уткнувшись в камыши, остановился.

Красногвардейцы выскочили на палубу.

Машинист Никифоров закричал:

— Снимай красный. Белый подымай. Белый!..

Пока подымали белый, к берегу из тальников выехал казачий офицер; подымаясь на стременах, приставил руку ко рту и громко спросил:

— Сдаетесь?

Никифоров кинулся к борту: махая фуражкой, плакал и говорил:

— Господа!.. Гражданин Трубычев… господин капитан!.. Дети… да разве мы… их ты, сами знаете…

Атаман Трубычев опять приставил руку и резко крикнул:

— Связать Чрезвычайную тройку! Исполком Совдепа, — сюда живо!

Разбудил Кирилла Михеича пасхальный перезвон. Застегивая штаны, в сапогах на босу ногу выскочил он за ворота. Генеральша Саженова, без шали, поцеловала его, басом выкрикнув:

— Христос воскресе!..

Кирилл Михеич протер глаза. Застегнул сюртук и, чувствуя гвозди в сапоге, спросил:

— Что такое значит?

Варвара целовала забинтованную руку Костырева. Архитектор подымал брови и, шаркая ногой, вырывал руку.

Варвара взяла Кирилла Михеича за плечи и, поцеловав, сказала:

— Христос воскресе! Большевиков выгнали. Сейчас к пароходу пойдем, расстрелянных страдальцев выносят. Капитан Трубычев приехал.

Архитектор поправил повязку и, сдвинув шлем на ухо, сказал снисходительно Кириллу Михеичу:

— Большое достоинство русского народа перед Западом — это, по общему выводу, добродушие, отзывчивость и какая-то бешеная отвага. В то время как Запад — например, англичанин — холоден, методичен и расчетлив… Или, например, колокольный звон — широкая, добродушная и веселая музыка, проникшая во все уголки нашего отечества… Сколько в германскую войну русские понесли убитыми, а Запад?… Гражданин Качанов!..

— У меня жены нету, — сказал Кирилл Михеич.

Варвара погрозила мизинцем и, распуская палевый зонтик, сказала капризно:

— Возьмите меня, архитектор, здоровой рукой… А вы, Кирилл Михеич, маму.

Маму Кирилл Михеич под руку не взял, а пойти — пошел.

— Совсем взяли? — спросил он. — Всех? А ежели у них где-нибудь на чердаке пулемет спрятан?

Архитектор обернулся, поднял остатки сбритых бровей и сказал через губу, точно сплевывая:

— Культура истинная была всегда у аристократии. Песком идти, Варя, не трудно? Извозчики разбежались…