История моих книг. Партизанские повести

Караульные долго хохотали бабе вслед: бежит, шуба надета прямо на рубаху, а рубаха задралась выше колен, сыра да тесна, — тело-то, как яичко.

— Прихватил! хо-хо!.. От него побежишь!

Заиграл у зырянских бород Запус стальным чемоданом:

— Тут вам не круглую репу глодать, граждане, тут революция… Ведите на Бело-Остров, прямо к штабу контрреволюционеров наш матросский отряд. Красивый человек назначение жизни, как морковь, понимает. Ты, красивый и красноречивый старик, будешь у меня за главного спутника… Выменивай свою жизнь, а то конец ее назначению… не за иголку в бороду все шесть пуль шмякну!

Красноречивый зырянин так и плюхнулся на лавку, как булка. Расстегнуть у рубахи ворот не может.

— Мы ж тебе пельмени… мы же бабу… а в Бел-Остров дорога нам известна до Трех Сосен, а дале тропы раскольничьи, по лазу, по скрытым приметам.

— Мы без суеверий, у нас на все прогноз. Натягивай теплухн и веди! — сказал Запус, аркан вокруг маузера заматывая. — Веди пока до этих самых Трех Сосен, а там разберемся… А бабу вашу я не тронул, не нравится она мне, телом жидка и вообще сварлива.

Неизвестный человек сам на лошадь не сел, пришлось его привязать веревками. Да и лошади скоро не поднадобились: тайга, снега глубокие, как море. Матросы, понимавшие в лыжах, — с Запусом, а безлыжные в село вернулись. "Похлился отряд на стуках": значит, пешечком, своими ногами, с мешком на горбу.

Запус весь в наблюдении за неизвестным человечком, отставать тот норовит, пошатывается.

"Экое упорство, — думает Запус. — Может, действительно, не штаб там белогвардейский, а монастырь". Спросил красноречивого зырянина, давно ли на острове раскольники и много ли их там.

Уксусно отвечает ему красноречивец: раскольники живут давно, и много их наплодилось. Тысячи, а какие — неизвестно.

— Сеют?

— Будто сеют.

Запус тотчас же велел замки винтовок проверить и посожалел, что не захватил с собой пулеметную чертоплешину.

— Тем более, если сеют. Хуже заговора: почему не платят продразверстку в напряженный момент?

И продолжал:

— Может, им и про революцию неизвестно? Может, они думают, что всё при царе живут?…

А собаки зырянские в снегу катаются. Говорит Запусу красноречивей:

— Метель будет.

А Запус весь в расчетах — как ему раскольников упропагандировать, сколько же можно продналогу с них собрать? Может, их там целая волость.

— С десяточек бы нам таких островов пооткрывать, с честью бы мы тогда по всей губернии продразверстку выполнили.

— В карты играешь, а мастей не знаешь, — упреждает его зырянин. — Собаки катаются, метель будет.

— Не бубни, ты на собаку не смотри: что она — умнее человека? Вот кабы барометр… мог бы безусловно поверить.

А раскольник, услышав про метель, успел улыбнуться. Запус ту улыбку не видел, но по дыханию понял.

— Ты, гражданин, хитрость-то брось, не сласгн мой сахар. Думаешь-метель нас возьмет. Шалишь! Теперь даже всемирный потоп будь, я вас с вашими овинами под морем найду. Все топи и болота милиотирую, леса повырублю… Так живем…

Хвастливые слова на безыменного человека — как залежалый праховой товар.

Тогда сказал Запус:

— А известно ли вам, гражданин, что в России советская рабоче-крестьянская власть и давно царь свергнут? Что Россия без царя живет?

Человек встрепенулся, потянулся к Запусу. Тот велел путы ему развязать. Будто впервые разглядел человечек на шапке Запуса красную звездочку. Начал чудить.

— Христос, Христос, звезда вифлеемская, осанна…

Староверы — народ сплошь иносказательный, где понять такого веселому матросу.

Закурил лишний раз Запус.

— Там, на местах разберемся. В речи какой-то близир, а вообще-то черт их разберет!

Хотел, видно, начетчик порасспросить, что-то забродило в нем: две тропы более кратких показал даже, а там скрытость кержацкая победила, опять стих и псалмы загнусавил.

Скоро побежала среди сосенок поземка, лыжи стала засыпать, валенки. Поднялась выше, и маковки сосенок скрылись в снег, будто вор в удачную кражу.

— Метель, — сказали зыряне. — Влопались мы.

— А далеко ли до Трех Сосен, граждане?

— До Трех Сосен, товарищ, пять часов еще ходу.

— Труба! Кроем! — И кинулся быстро вперед Запус.

А где ж было успеть…

Как ударило по верхушкам кедров, как засвистало, сугробы из-под ног валами вверх пошли, а ветки кедров будто по ногам ударили. Снег аж синий сделался- никогда такого снегу Запус не видал. Прислонился к стволу, на минуту ошалел даже. Вспомнил раскольника-начетчика, закричал: "Вяжи его, сукина сына, убежит!"

А безменный человечек успел лататы задать. Унесло его от них, как снежинку.

Держась за вожжу, кинулся Запус в метель, весь маузер разрядил. Пустой вернулся к товарищам, что хороводом вокруг дерева.

— Достану, пускай только стихнет. Не быть мне продкомиссаром, если не достану.

Зыряне — народ смышленый, вынули топоры, кедр срубили и полезли на него: в ветвях сидеть удобнее, высоко, снегом не занесет. Просидели такими воронами сколько не знаю часов. Лыжи к плечам привязали, жуют сухари. Мести-мети, тайгу ведь не сметешь, по снегу идти все равно: саженью ли выше, саженью ли ниже.

Метель кончилась, следы начетчика унесла с собой в кармане.