История моих книг. Партизанские повести

— Я тоже ел миноги и баклажаны, а вы идите, красивый старик, к матеровой матери. Устал я от автомобилей и спецов-секретарей… Беру я непродолжительный отпуск, беру свой верный отряд матросов и еду в ваши кулацкие селения выяснить обстоятельства порохового дела.

"Ну, — думают зыряне, — спознались с корюшкой (палачом), не миновать нам кряковки". Ведь сотни лет лежали они на полатях, ляжки у баб щупали. Ружьишками, для близиру, больше на уток промышляли. Перед глазами все сизая утиная цепь в воде. А вдруг вздумает веселый комиссар экзамен — как, мол, стреляют. Черт ее, белку-то, на вершине найдет. Кабы собака, а собаки все на уток учены. А коли веселый комиссар произведет учет ружей — их на все село три. Скажет — попрятали ружья. "Амба", конец зырянским полатям.

Собрали зыряне наикрасивейших баб и девок. Застольные песни велели вспоминать. Заготовить три мешка пельменей и Запуса у поскотины — у околицы "зенить, стремить". Пошли сами в лес, в землянки самогон варить и придумывать такие красивые слова, чтоб уверить Запуса в своей любви к советской власти и губпродкому.

Глава седьмая

Вернулись лыжники от Трех Сосен тощие да бледные, как лен. Взад-назад сами на себе ведь сани тащили с мехами: лошадей в те походы не полагалось, считали — выдать может неразумная скотина заколебавшегося в древлей вере. Марешка трясется: мантов (плетей), а то и в бугры (пещеры) угодишь, спасайся там.

Как увидали Марешку раскольники, узнали про исчезнувших зырян, — буза поднялась по деревне. Прут, у выпорковского крыльца все стропила пообломали. Голосянками заходили по своей "музыке":

— Без пороху, братие, будто без стомика.

А стомиком называется брус такой деревянный, его в углу печи приделывают. Верят, что без стомика печь развалится, а по-моему — брешут.

— Не всегда ж на рыбе жить.

— Богохульство брось! Мясо не нужно — чугунки, железа нет. Сно косить нечем…

— Брат, во что порох ценишь! Про волков забыл, про видмедя?

— Нужен тебе видмедь, коли сам всегда на бабе виснешь.

— Соболью опушку на кафтан захотел для прельщения.

— Сам ты плисовый кафтан во сне видишь, кикимора!

— Пес поганый! Ирод!

Началась тут трескотня. В эту пору из-за угла выходит Дионисий-схимник, начетчик и наставник, обходительный человек. За ним идут другие спустившиеся с горы пустынники. Собор внеочередной, Положил схимник на смутьянов-спорщиков большойткрест.

— Дьявол смущает вас, жгет будто пал-траву. Положите подите перед иконами по лестовке — пройдет. Какое пороховое зелье человеку, для. чего оно ему?… Огнь адский и так тяжел, — для чего прибавлять грехов? Без пороха надобно жить, кротостью, да тишиною, да молитвой. Плюнь на мир антихристов, плюнь да забудь…

Вот опять собор сидит, трясет бородой.

— Кто тебе, Марешка, про чуму сказал? — спросила тихая старица-наставница Александра.

Марешка со страху будто гриб-дождевик склизкий.

— Следы… следы…

Видят-до грани струсил мужичок, глазами водит из угла в другой. "Звонка" нету, чтоб подсказать.

Понимает собор — дуга, оправочка-то хворая.

А другого подходящего лыжника-водителя нет, кроме Марешки.

— Поди домой, Марешка, неделю бей пять раз в день начал по семь поклонов…

Вздохнула.

— Днесь благодать святого духа нас собра, днесь надо направить к Трем Соснам…

Но тут пришлось ей повыше голову-то, платком темным укутанную, повыше поднять. Тряхнул веригами, а вериги "е от одного схимника-пустынника к другому по наследству переходили.

— Плюнь на мир антихристов, матушка-наставница, не посылай туда никого. Прикажи птицу ловить кротко, силками, волка — ямами да самострелами, как деют то язычники самоядь. Пошли Марешку срубить Три Сосны, а потом в пещеры под начал ко мне пусть идет, грехи замаливает. Забыть надо грешный мир…

Подтянули ему в голосе против киновиарха другие пустынники — Митрофан, Голодун по прозвищу, Стефаний Радостный, Петр Благовестник, Да где ихним легким ковыльным голосом побороть поднявшуюся с лавки тихую старицу Александру.

— Полно, отцы святые, какмуха-баба, в горницу влетевшая, крылья о потолок ломать. В пешеры-то вам хоть и малый, а. запас нужен. Запасы-то селяне ©низу добывают. Воды-то здесь студеные, работа тяжелая, — как при такой работе без железа обойтись? Землю суком ковырять не будешь. От волка ямами не спасешься. Окаянный блудник Ma решка ничего доподлинно не узнал. Зыряне небось у Трех Сосен ждут… А коли не ждут-послать к ним, в ми р.

За спинами старцев кедровые стены даже колыхнулись.

— В мир?

— Узнавать про мир и что там доспелось-пойдет Гавриил-юноша. Сосуд сей хоть и юн, но мудрости полн, тверд и в древлекнижии, яко губа заморская воду, в себя впитал. Так ли?

Церковь не сеть-плетена не в сто узлов, а в тысячу сердец. Однако ж будто сеть тряхнуть может ее пастырь мудрый.

Схимники только робостно веригами звякнули на те слова.

Преклонил тощую выю перед собором Гавриил- юноша. Марешка скорбно стоял у крыльца и думал: как ему с таким хлябалем идти.