История Рима от основания Города

А наше бедствие, если нам суждено погибнуть, какой будет иметь предлог? Я еще не отделяю вину всего нашего государства от вины Полиарата и Динона, наших сограждан, и тех, которых мы привели с собой с целью выдать вам. Если бы мы, все родосцы, в одинаковой степени были виноваты, то в чем же заключается вина наша в этой войне? Мы сочувствовали интересам Персея, и как в войнах с Антиохом и Филиппом мы стояли за вас против царей, так теперь за царя против вас. Спросите Гая Ливия и Луция Эмилия Регилла, которые были начальниками ваших флотов в Азии, как мы обыкновенно помогаем нашим союзникам и какое деятельное участие принимаем в войне. Ни разу ваши суда не вступали в битву без нас; наш флот сражался в первый раз у Самоса, в другой раз в Памфилии против главнокомандующего Ганнибала. Эта победа тем славнее для нас, что, потеряв в неудачном сражении при Самосе значительную часть кораблей и цвет молодежи, мы, не испугавшись даже такого поражения, снова смело вышли навстречу царскому флоту, направляющемуся из Сирии. Об этом я упомянул не с тем, чтобы хвалиться (не таково наше положение теперь), но для того, чтобы напомнить, как обыкновенно родосцы помогают союзникам. 23.

После победы над Филиппом и Антиохом мы получили от вас очень щедрые награды. Если бы счастье, выпавшее на вашу долю по милости богов и вследствие вашей храбрости, было на стороне Персея и если бы мы явились в Македонию к победоносному царю просить награды, что стали бы мы говорить? Помогли ли мы ему деньгами или хлебом? Сухопутными или морскими силами? Какое укрепление заняли мы? Где мы сражались – под предводительством его полководцев или сами по себе? Что мы ответили бы, спроси он, где находились на его позициях наши воины, где наши корабли? Быть может, нам пришлось бы оправдываться перед ним, победителем, так же, как теперь перед вами. Ибо, посылая послов о мире туда и сюда, мы достигли того, что ни те ни другие не расположены к нам; а одна сторона даже обвиняет нас; отсюда грозит нам опасность. Впрочем, Персей мог бы справедливо упрекнуть нас в том, в чем вы, сенаторы, не можете, а именно – что мы в начале войны отправляли послов пообещать вам все необходимое для войны, говоря, что флот, оружие, молодежь наша будут готовы на все, как и в прежние войны. Вы помешали исполнить это, так как, по какой бы то ни было причине, пренебрегли тогда нашим содействием. Итак, мы ни в чем не поступили как враги и не изменили обязанностям добрых союзников, но, встретив с вашей стороны препятствие, не могли исполнить их. “Итак, что же? – спросите. – Значит, в вашем государстве, родосцы, не было ни сделано, ни сказано ничего такого, чего бы вы не хотели и чем по справедливости мог бы оскорбиться народ римский?” Тут я не стану уже защищать того, что сделано, – не до такой степени я безумен! – но хочу отделить дело государства от вины частных лиц. Нет ни одного государства, в котором бы не было иногда бесчестных граждан и не было всегда невежественной толпы. Я слышал, что даже у вас были такие люди, которые действовали, льстя массе, что однажды плебеи ушли от вас и управление государством не было в вашей власти. Если это могло случиться в таком благоустроенном государстве, то может ли кто удивляться тому, что у нас нашлись такие люди, которые, добиваясь расположения царя, старались совратить своими советами нашу чернь? Впрочем, все их усилия привели только к тому, что ослабили наше рвение к исполнению обязанностей. Я не обойду молчанием того, что составляет самую тяжкую вину нашего государства в эту войну. В одно и то же время мы отправили послов для переговоров о мире и к вам, и к Персею. Этот несчастный план, как мы услыхали впоследствии, сделал в высшей степени глупым безумный оратор, который, как известно, говорил таким тоном, каким мог говорить Гай Попилий, римский уполномоченный, посланный вами для прекращения войны между царями Антиохом и Птолемеем. Следует назвать это надменностью или глупостью – во всяком случае оно было допущено как по отношению к вам, так и по отношению к Персею. Каковы нравы у отдельных людей, таковы они и у государств; и народы – одни раздражительны, другие отважны, некоторые робки, иные более склонны к вину, к любовным наслаждениям. Афиняне, как гласит молва, скоры и свыше сил смелы в предприятиях; лакедемоняне же медленны и с трудом решаются на то, в чем уверены. Не могу отрицать того, что вся Азия производит умы тщеславные и речь земляков наших напыщенна вследствие убеждения, что мы стоим выше наших соседей; и этим мы обязаны не столько своим силам, сколько вашим почестям и вашему мнению о нас. Применительно к обстоятельствам того времени достаточно было наказано первое наше посольство, когда вы отпустили его с таким печальным ответом. Если мало позора мы понесли тогда, то теперешнее посольство, такое жалкое и умоляющее, во всяком случае могло быть достаточным искуплением за посольство даже гораздо более дерзкое, чем то, которое было отправлено на самом деле. Гордость, проявляющуюся, главным образом, в речах, злые люди ненавидят, благоразумные осмеивают, в особенности если гордятся нижестоящие в отношении поставленных выше, но никто никогда не считал ее достойной смертной казни. Конечно, надо было опасаться того, что родосцы станут презирать римлян. Некоторые люди выражаются дерзко даже о богах, но мы не слышали, чтобы кто-либо за это был поражен молнией!