24.
Итак, в чем же остается нам оправдываться, если с нашей стороны не было никакого неприязненного действия, а дерзкие слова посла, оскорбив слух ваш, не заслужили того, чтобы из-за них губить город? Я слышу, сенаторы, вы, рассуждая между собою, определяете, так сказать, пеню за наши тайные желания: одни из вас думают, что мы сочувствовали царю и предпочитали, чтобы он победил, а потому нас дóлжно преследовать войной; другие полагают, что хотя мы и желали этого, но все же за это нас наказывать войной не следует: нет ни одного государства, в котором было бы установлено обычаем и законом осуждать на казнь того, кто желает погибели врага, если сам он ничего не сделал для осуществления этого. Мы благодарим тех, которые освобождают нас от наказания, а не от обвинения; мы сами себе определяем такой закон: если мы все желали того, в чем нас обвиняют, то мы не делаем разницы между желанием и исполнением; пусть все мы подвергнемся ответственности; если одни из наших старейшин были расположены к вам, а другие к царю, то я не требую, чтобы, из уважения к нам, вашим сторонникам, вы пощадили приверженцев царя; об одном умоляю, не губите нас из-за них. Вы не более вооружены против них, чем само государство, и, зная это, большая часть их или бежали, или сами лишили себя жизни, а других осудили мы, и они будут в вашей власти, сенаторы! Мы же, остальные родосцы, если не заслужили в эту войну никакой благодарности, то не заслужили и наказания. Пусть запас наших прежних заслуг пополнит то, чего мы не исполнили теперь из наших обязанностей. В течение последних лет вы вели войны с тремя царями. Пусть наше бездействие в одной войне не повредит нам больше того, чем принесло пользы участие в двух войнах на вашей стороне. Посчитайте, как три приговора судей, наши действия в войнах ваших с Филиппом, Антиохом и Персеем: два нас оправдывают, один сомнителен и, положим, более важен; если бы судили нас цари, то они осудили бы нас; но, сенаторы, судите вы, существовать ли Родосу на земле или разрушить его до основания. Ведь не о войне вы судите, отцы, объявить которую вы можете, но вести не имеете возможности, потому что никто из родосцев не поднимет против вас оружия. Если вы будете неумолимы в вашем гневе, то мы просим у вас времени, необходимого для сообщения домой результатов этого злосчастного посольства. Сколько есть свободных родосских мужчин и женщин, все мы со всеми богатствами сядем на суда и, оставив общественных и домашних пенатов, прибудем в Рим; положив все золото и серебро, общественное и частное, на площади, в преддверии вашей курии, мы отдадим в вашу власть тела наши, наших жен и детей и вынесем здесь все, что бы нам ни пришлось терпеть; пусть город наш разграбят и сожгут вдали от глаз наших. Римляне могут думать, что родосцы их враги; но мы имеем и свое собственное, хотя скромное, суждение о себе: мы никогда не будем считать себя вашими врагами и не сделаем ничего против вас, даже если подвергнемся всевозможным бедствиям».25.
После этой речи все родосцы снова упали на землю, протягивая с мольбой масличные ветви; наконец их подняли, и они вышли из курии. Затем стали спрашивать мнение каждого сенатора. Наиболее враждебно настроены были против родосцев те, которые вели войну в Македонии, будучи консулами, преторами или легатами. Более всего делу родосцев помог Марк Порций Катон, который, отличаясь суровым нравом, в данном случае показал себя милостивым и снисходительным сенатором. Я не хочу изображать этого красноречивого мужа, приводя содержание его речи: она записана и помещена в пятой книге «Начал». Родосцам был дан такой ответ, что они врагами не делались, но и союзниками не оставались.