Пестро и разнообразно содержаніе работъ Блинскаго. Онъ много писалъ относительно сочиненій Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Грибодова; по выраженію Аполлона Григорьева, "имя Блинскаго, какъ плющъ, обросло четыре поэтическихъ внца, — четыре великихъ и славныхъ имени сплелось съ ними такъ, что, говоря о нихъ, какъ объ источникахъ современнаго литературнаго движенія, постоянно бываетъ въ необходимости говорить о немъ, — высокій удлъ, данный судьбой немногимъ изъ критиковъ, едва ли даже, за исключеніемъ Лессинга, данный не одному Блинскому". Но, кром оцнки сочиненій названныхъ писателей, говорилъ Блинскій о многихъ другихъ писателяхъ, старыхъ и современныхъ ему. Онъ перебралъ всхъ вожаковъ русской литературы XYIII и начала XIX вв.: говорилъ не разъ о Ломоносов, Кантемир, Державин, Карамзин, Крылов, Жуковскомъ, Батюшков, о старшихъ современникахъ своихъ — Баратынскомъ, Кольцов, Языков, Лажечников, Одоевскомъ, Марлинскомъ, — о младшихъ: Ап. Майков, Достоевскомъ, Тургенев, Некрасов. Исполняя обязанности «присяжнаго» критика, онъ слдилъ за всякой литературной новинкой своего времени, и среди авторовъ, имъ оцненныхъ, найдется много такихъ, имена которыхъ намъ теперь незнакомы. Въ своихъ всегда содержательныхъ статьяхъ онъ обстоятельпо разработалъ много идей самаго различнаго характера: касался онъ и эстетики, и театра, и общественныхъ вопросовъ, и философіи, и науки…
Его статьи были всегда содержательны: это ихъ особенность; иногда по поводу пустой книжонки Блинскій высказывалъ широкія, захватывающія мысли, которыя покоряли читателя, главнымъ образомъ, благодаря страстности ихъ тона и убжденія. Эта страстность — отличительная черта Блинскаго. Онъ самъ говорилъ, что его лучшія работы — "импровизаціи", что, отдавшись вдохновенію, онъ чувствовалъ себя, какъ будто на каедр, въ роли горячаго оратора. Онъ самъ признаетъ, что онъ — прирожденпый памфлетистъ, что полемика — его стихія. И, дйствительно, въ этой страстности, въ этой энергичной вр въ истину своихъ словъ — сила Блинскаго. Онъ многое повторилъ изъ того, что сказано было его ближайшими предшественниками, напр. Надеждинымъ, но никто не сумлъ
Русская критика начала свое существованіе со временъ появленія Карамзина. Критическіе разборы Ломоносова, Тредіаковскаго, Сумарокова, — эти споры о словахъ, смшанные съ летными выходками, и играютъ никакого значенія въ исторіи нашей критики. Лишь когда литературный переворотъ совершенъ былъ Карамзинымъ, началась y насъ принципіальная критика. Враги Карамзина, старые псевдоклассики, не успли еще печатно защитить себя отъ карамзинскаго сентиментализма, какъ народился y насъ романтизмъ Жуковскаго, потомъ Пушкина. Самая горячая борьба разгорлась, какъ разъ, около имени Пушкина. Его первыя поэмы "Русланъ и Людмила", особенно Кавказскій Плнникъ и "Бахчисарайскій фонтанъ" (съ предисловіемъ Вяземскаго) вызвали y васъ оживленую полемику о "романтизм". Врагами «романтизма» выступили «классики» Мерзляковъ, Каченовскій, Катенинъ, отчасти Надеждинъ. Защитниками — кн. Вяземскій, Бестужевъ, Веневитивовъ, Полевой. Споръ вышелъ довольно безтолковый, часто переходившій на личную почву, но всетаки много выяснившій. «Романтики» перекричали «классиковъ», — в романтизмъ, какъ художественная школа, не только получилъ y насъ права гражданства, но и окончательно задавилъ ложный классицизмъ. Особенно большую роль въ этой побд сыгралъ талантливый публицистъ, широко-образованный Полевой. Онъ принесъ къ вамъ "теорію романтизма" и сдлался его главнымъ застрльщикомъ. Но Пушкинъ, въ эти дни торжества романтизма, поднялся уже до художественнаго «реализма». На помощь ему явился Гоголь со своими повстями и комедіями, — и Полевой оказался старовромъ. Тогда явился Блинскій.
Его главное значеніе и заключается въ томъ, что онъ: