Это новое міросозерцаніе его было чисто-философскимъ пониманіемъ жизни, признаніемъ въ ней наличвости того добра, которое раньше имъ не понималось, не признавалось. На почв такого новаго міросозерцанія развилось y Пушкина и новое пониманіе средствъ служенія обществу, — на прямыхъ, широкихъ и свободныхъ путяхъ. Вотъ почему онъ не примкнулъ къ декабрьскому мятежу, и 11-го мая 1825 года подалъ на имя государя прошеніе о снятіи съ него опалы. 28 августа онъ былъ спшно вызванъ въ Москву, 4-го сентября представленъ къ государю и былъ имъ прощенъ. Государь говорилъ съ нимъ долго и милостиво, общалъ самъ цензировать его сочиненія и поручилъ его надзору гр. Бенкендорфа, тогдашняго шефа жандармовъ. Это былъ человкъ исполнительный, но холодный и недоброжелательный: до процвтанія русской литературы ему дла никакого не было, и потому опека его надъ Пушкинымъ оказалась для поэта очень тяжелой. На первыхъ порахъ этого поэтъ не замтилъ и беззаботно наслаждался "волей".
Московское общество приняло Пушкина съ распростертыми объятіями: съ нимъ носились въ "свт" и въ литературныхъ кругахъ. Онъ читалъ везд свои произведенія (особенно "Бориса Годунова") и радовался отъ души тому, что его чтеніе везд сопровождалось шумнымъ успхомъ. Его радость была отравлена суровымъ выговоромъ Бенкендорфа за то, что онъ осмлился читать своего "Бориса Годунова", не испросивъ на это предварительно разршенія Государя. Драма была представлена на высочайшій судъ, и Государь пожелалъ, чтобы изъ нея были выкинуты вс народныя сцены, и она была обращена въ «романъ». Пушкинъ не согласился исполнить этотъ совтъ-приказаніе и на нсколько лтъ запряталъ "подъ сукно" свою драму. Тяжелое настроеніе опять имъ овладло, и его потянуло въ деревенскую тишь. Бенкендорфъ ревниво опекалъ поэта, часто длая ему замчанія. Подъ вліяніемъ такихъ непріятностей, Пушкинъ сталъ томиться жизнью: онъ нигд не можетъ найти себ мсто, — живеть то въ деревн, то въ Петербург. Онъ чуждъ былъ родной сеыьи, но, въ то же время, не могъ уже съ прежней юношеской жизнерадостностью отдаваться утхамъ холостой жизни, — онъ чувствовалъ себя неизмримо выше тогдашняго русскаго общества — и литераторскаго, и свтскаго; наконецъ, онъ сознавалъ, что не исполнились его мечты о независимомъ существованіи, ради котораго принесено было столько жертвъ.
Утомившись одинокой холостой жизнью, поэтъ начинаетъ искать прочной любви, которая могла бы создать его семейное счастье. Съ этой цлью онъ пытался сблизиться съ нкоторыми барышнями московскаго и петербургскаго свта, но вс эти попытки долго оставались неудачными.
И вотъ, судьба поставила ему на пути Наталью Николаевну Гончарову. Это была молоденькая, семнадцатилтняя двушка, недалекая и малообразованная, но прекрасная собой, какъ Мадонна. У Пушкина, по его словамъ, "закружилась голова", когда онъ ее увидалъ, и онъ ршительно пошелъ къ развязк, начавъ сватовство съ матерью плнившей его двушки, кажется, не постаравшись заглянуть въ сердце и душу самой двушки. Мать ея была человкомъ очень тяжелымъ: набожность въ старомъ московскомъ дух и благоговніе передъ памятью Императора Александра не спасли ее отъ самодурства, деспотизма и, вообще, недоброжелательства къ людямъ. Она была, во всхъ отношеніяхъ, полною противоположностью Пушкину.
Поэтъ, съ его славой вольнодумца религіознаго и политическаго, былъ ей антипатиченъ, но и дочь пристроить поскоре она была не прочь. Во всякомъ случа, она дала Пушкину неопредленный отвтъ, который повергъ его въ такое отчаянье, что онъ вдругъ почувствовалъ потребность бросить все — и Москву, и Петербургъ, и удрать куда-нибудь подальше, отъ знакомыхъ лицъ, отъ знакомыхъ людей… Не испрашивая никакихъ разршеній, самъ не отдавая себ яснаго отчета зачмъ, — помчался онъ на Кавказъ. Онъ, между тмъ, скакалъ въ дйствующую армію, гд думалъ размыкать свое горе среди сильныхъ ощущеній войны. Всегда впечатлительный и увлекающійся, онъ вздохнулъ на Кавказ свободной грудью: какъ ребенокъ, наслаждался онъ красотами природы и картинами своеобразной кавказской жизни. Онъ принялъ дятельное участіе и въ военныхъ дйствіяхъ, — съ отвагой бросался въ первые ряды, гд шла горячая свалка. Главнокомандующій Паскевичъ скоро выразилъ ему свое неудовольствіе по поводу того, что онъ не желаетъ слушать его совтовъ; кром того, Паскевичъ былъ недоволенъ невниманіемъ поэта къ его любезности и сближеніемъ съ декабристами.
Исполняя желанія Паскевича, Пушкинъ отправился во-свояси на сверъ.
На родин его ждали выговоры Бенкендорфа за самовольный отъздъ и сухой пріемъ Гончаровыхъ. Тмъ не мене, въ ноябр 1830 года онъ сдлался женихомъ H. H. Гончаровой; потомъ начались между нимъ и будущей тещей нелады, которые чуть было не повели къ окончательному разрыву. Кажется, подъ конецъ, самъ Пушкинъ не прочь былъ отъ этого разрыва: отъ первыхъ очарованій немного оставалось въ его сердц.