История социологической мысли. Том 2

В обоих случаях загадкой оставался механизм влияния психики на общество и общества на психику. Эта ситуация не изменилась кардинально только лишь из‐за введения интеракционистской точки зрения, поскольку участвующего в интеракции индивида поначалу рассматривали как не поддающийся дальнейшему анализу атом, обладающий некоторыми устойчивыми свойствами. Прогресс требовал выдвинуть в качестве проблемы самого человеческого индивида. Этой проблемой занялись Фрейд и Дюркгейм: первый ввел анализ человеческой личности в категориях Id, Super Ego и 

Ego, второй принял гипотезу homo duplex[273]

, животные инстинкты которого постепенно обуздываются социальными правилами. Сформулировать же общую проблему выпало американским социальным прагматистам.

Они осознали, что такие утверждения, как «основными факторами социального процесса являются человеческие индивиды» или «социальные условия формируют человека», – это лишь начальные формулировки вопроса, о решении которого мы не узнаем ничего, пока не займемся систематическим исследованием механизмов интеракции, формирующих как общество, так и индивида. И именно этот механизм они поставили в центр своих интересов. Как это обычно бывает, выбор новой территории исследований привел к довольно серьезному ограничению интереса к другим вопросам, которыми занималась социология. Из поля зрения нередко исчезала социальная система, социальная структура, социальное развитие. Кроме проблематики формирования личности, место оставалось лишь для изучения процессов институционализации и социального изменения – в той степени, в какой оно связано с изменениями личности. Тем не менее социальные прагматисты не проявляли большого интереса к биологическим детерминантам человеческого поведения, возвращаясь в некотором смысле к идее tabula rasa. Это среди прочего повлияло на их очень неприязненное отношение к психоанализу.

Не вызывает, очевидно, сомнений, что, как подчеркивают многие комментаторы, эти односторонности социального прагматизма проистекали не только из стремления изучить ту область теоретической проблематики, которой до сих пор не уделялось внимания, но и из очень американского мировоззрения его создателей[274]. Будучи приверженцами идеалов демократии и веря в их неизменность, они были склонны недооценивать роль жестких социальных структур, иерархии богатства и власти, насилия и классовой борьбы. Общество было для них почти

ex definitione обществом равных людей, которые в процессе взаимного «принятия ролей» постепенно приспосабливаются друг к другу, формируют общие ценности и создают определенный институциональный порядок, который возможно изменить всегда, когда человеческим индивидам это необходимо и который только тогда и может быть изменен.

Босков даже утверждает, что для Мида единственной моделью общества была модель «‹…› малого, относительно статичного локального коллектива, в котором разница в статусе стерта или ее вообще не существует»[275]. В свою очередь, оптимизм, вера в необходимость и возможность постоянного улучшения способствовали неприязненному отношению к любым формам биологизма, полагающего, что судьба каждого индивида заранее предрешена наследственностью. Социальный прагматизм представляется, таким образом, «‹…› философским изображением демократического образа жизни»[276]

, не учитывающим почти ничего из того, что в тот период превращало эту действительность в миф. Если симптомы кризиса и замечали, то полагали, что он носит переходный характер.

Эти догадки из области социологии знания подтверждает как популярность социального прагматизма в США и долгое время только в США, так и то, что другие направления американской социологии до Второй мировой войны оказались неспособны воспринять не только Маркса, но и Дюркгейма, и Макса Вебера. В случае выдающихся мыслителей ограниченность бывает, однако, их силой, поскольку способствует решению проблем, которые по тем или иным причинам оказались в центре их внимания.

Поднимая новую теоретическую проблематику, социальные прагматисты предложили также определенный способ ее разработки, который был основан, как пишет Блумер, «‹…› на трех простых посылках. Первая посылка состоит в том, что люди действуют в отношении вещей, исходя из значений, которые эти вещи для них имеют. ‹…› Вторая посылка состоит в том, что значение вещей выводится или возникает из социального взаимодействия, в которое человек вступает с окружающими. Третья посылка состоит в том, что значения используются и преобразуются в ходе интерпретативного процесса ‹…›»[277]. Принятие этих трех принципов требовало, в свою очередь, разработки «аналитической схемы человеческого общества и человеческого поведения».