На другой день, когда Поджіо опять пріехал к Пестелю, последній стал, мало по малу, намекать, что для торжества здравых идей, для водворенія республики, необходимы жертвы. В ответ на эти внушенія, воспламененный страстью Поджіо сказал: „принесем на жертву всех!" — „Давайте считать их», отвечал Пестель, и с сими словами сжал свою руку, готовясь вести кровавый счет по пальцам. По мере того, как Поджіо называл священных для русскаго народа особ, Пестель считал их. Дойдя до царственных лиц женскаго пола, Пестель на минуту остановился. „Знаешь-ли, Поджіо, что это—ужасное дело?" сказал он, однакоже продолжал страшный счет, и насчитав
войною, возстановленіем Греціи. А окончив дело, удалюсь в Кіево-Печерскую Лавру, сделаюсь схимником и тогда возьмусь за веру" (%). Вообще Пестель хотя и старался скрывать от своих пособников питаемые им властолюбивые помыслы, однакоже не редко проговаривался. Однажды, когда он хвалил Наполеона в присутствіи Рылеева, который заметил, что теперь уже нельзя быть Наполеоном, и что даже честолюбивому человеку, для собственной выгоды, должно подражать Вашингтону, Пестель отвечал : „правда, но еслибы у нас явился и Наполеон, то мы не остались-бы в проигрыше"( ). Подполковник Поджіо, вышедшій в отставку на покой и занимавшійся хозяйством в своей усадьбе под Кіевом, сделался одним изъревноетнейших членов Южнаго общества. В последствіи, сознавшись в своем заблужденіи, он ставил в числе причин, побудивших его сначала к неудовольствію против правительства, а потом к поступленію в тайное общество, вліяніе на нашу политику венскаго кабинета и те жертвы, которыя в угоду ему была принуждена приносить Россія. По словам его, для предохраненія государств совершенно нам чуждых от внутренних смут, мы содержали многочисленную армію, в коей после паденія Наполеона не видели никакой надобности, а были принуждены заключать новые займы. Вместе с тем, венскій двор старался отклонить Императора Александра от оказанія помощи нашим единоверцам, угнетенным Грекам, которые постоянно пользовались покровительством Россіи со времен Екатерины Второй по 1820-й год. Завоеваніе Турціи, казавшееся возможным в эпоху возстанія Греков, подавало самыя блестящія надежды нашей упадшей торговле. Когда в 1821 году 6-й корпус двинулся
к турецкой границе и выступила в поход гвардія, все ожидали войны с Портою, объясняя такою целью и огромность арміи, и исключительный заботы правительства об усовершенствованы войск; но вскоре все удостоверились в истинной цели содержанія столь многочисленной арміи. До какой степени она была обременительна для Россіи, можно было видеть из того, что последовало повеленіе уволить в отпуск целую треть войск. „Я сам был свидетелем, — говорил Поджіо — как отправляли насильно в отпуск солдат, не имевших на родине никакого пристанища, и как они были принуждены просить милостыни, либо искать себе пропитаніе постыдными средствами. Видя разстройство финансов, злоупотребленія по винным откупам и происходящей от того ущерб казны, мы не только негодовали, но считали необходимым прибегнуть к преступным средствам для измененія существующая порядка дел, и это убежденіе мы возимели в 1822 году, когда, при возобновленіи общества, Пестель поставил его целью введете республики"... (").
Сношенія Южнаго общества с польским, не смотря на частыя свиданія в Кіеве Поляка Гродецкаго с Бестужевым-Рюминым и князем Сергеем Волконским, не привели к определительным условіям. Князь Яблоновскій и Гродецкій опасались ветренности заносчиваго Бестужева, и по тому в беседах с ним избегали решительных объясненій, и сам Бестужев сознавался своим сообщникам, что сношенія его с Поляками имеют характер частнаго знакомства, а не офиціальных занятій делами общества. Но в начале 1825 года, князь