Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь

В школе молодой Анри не был светилом, лучшие оценки он получал только по религии. Юноша покинул колледж Кальвина в Женеве, так его и не окончив, и выбрал (стерео)типичную для Швейцарии карьеру: начал работать в банке. В свободное время Анри ухаживал за заключенными, совершал пешие прогулки по потрясающим горным ландшафтам своей родины, чья красота заставляла его снова и снова падать на колени и благодарить Бога. Он основал ассоциацию, которая преимущественно заботилась о молодых неженатых мужчинах, о том, чтобы направить их на правильный путь и при необходимости предоставить жилье, если к Женевскому озеру их приводили скитания. Проект назывался «Union Chrétienne de Genève», а датой его официального создания стало 30 ноября 1852 года. Вскоре партнерские организации появились в других городах Швейцарии, Франции, Великобритании и США. На немецком языке это объединение называлось «Christlicher Verein junger Männer»[95]

, а всемирная ассоциация таких сообществ была основана незадолго до завершения Всемирной выставки в Париже в 1855 году. CVJM – первое духовное детище Анри Дюнана, придуманное за десять лет до появления Красного Креста.

Поскольку он делал щедрые пожертвования на благотворительные проекты, материальное благосостояние Дюнана таяло быстро, как снег под весенним солнцем швейцарской Юры. Возникла необходимость зарабатывать деньги, и он верил: его Эльдорадо находится в Алжире. Восточный мир очаровал Дюнана, как и многих его современников. Его дух предпринимателя всегда шел рука об руку с совершенно мирной религиозностью: «Там [в Алжире] я раздавал Библии на арабском языке потомкам Измаила, и те всегда с радостью принимали их» [5]. В Германии есть пословица «Желание – отец мыслей»; в его случае, вероятно, желание было отцом не только мыслей, но и восприятия. Сегодня в некоторых мусульманских странах за подобные деяния его могли бы приговорить к смертной казни.

Дюнан инвестировал в мукомольные заводы, надеясь на солидную прибыль, как и любой колониальный коммерсант, однако сама система колониализма тем не менее не оставляла его мысли. Его потрясало то, как европейские господа обращаются с туземцами: «Разве великие европейские народы вправе сеять безутешное горе среди народов… которые не хотят ничего, кроме сохранения своей свободы и иметь право оставаться хозяевами на своей родине? Чтобы прикрыть свои интересы и несправедливость, они утверждают, что принесут современную цивилизацию. Но на самом деле они несут порок, коррупцию и все проявления несправедливости, о которых эти народы еще не знали» [6]. Бизнес в Алжире постоянно заставлял его злиться и увеличивал долги. Слишком часто он позволял себе отвлекаться – например, на следы рабства, которые встретились ему на Востоке, а в одной из самых прогрессивных индустриальных стран, в Соединенных Штатах (на юге), являлись все еще абсолютно законными. Он познакомился с писательницей Гарриет Бичер-Стоу, подарившей ему экземпляр своего бестселлера «Хижина дяди Тома». Читая его, вспоминая предысторию, Дюнан пришел в крайнее возбуждение, размышляя о «стране, которая кичится тем, что находится на пике развития цивилизации и свободы, но где все еще покупают и продают единоверцев, как скот. Беда тому, кто попирает дух христианства и нарушает самые основные принципы человечности и современной цивилизации. Вы хотите отсрочить свое пробуждение до тех пор, пока однажды рабство не падет с ужасным раскатом грома?» [7]. Этот риторический вопрос оказался пророческим – рабство удалось преодолеть только с раскатом грома Гражданской войны в США, постепенно вырисовывавшейся на горизонте.

Поскольку французские власти в Алжире не были склонны оказывать содействие его проектам, Дюнан искал наивысшей протекции самопровозглашенного императора французов. Он написал почтительное прошение (которое адресат отклонил, потому что оно оказалось слишком льстивым даже для Наполеона III, уж точно не лишенного тщеславия) и последовал за властителем. Так Дюнан приехал из мирной Женевы в Сольферино. Вечером 24 июня 1859 года

Дюнан прибыл в городок Кастильоне-делле-Стивьере, располагавшийся недалеко от поля битвы. Перед ним предстало ужасное зрелище: маленький город наводнен ранеными, тяжело травмированными мужчинами, не получившими какой-либо медицинской помощи даже спустя несколько часов после бойни: «Лошаки бегут рысью, а раненые, которых они везут, кричат от боли, причиняемой этим аллюром[96]. У одного человека размозжена нога – она казалась почти отделенной от его тела; каждый легкий толчок экипажа, в котором он лежит, усиливает боль. У другого сломана рука, и он пытается поддерживать и защищать ее здоровой. Шток зажигательной ракеты пронзил левую руку капрала. Он сам вытащил его, а теперь использует как опору, чтобы с его помощью дотянуть до Кастильоне» [8].