Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь

Земмельвейс не побоялся конфликта с очень многоуважаемыми корифеями, такими как знаменитый патолог Рудольф Вирхов

. Он, несмотря на многочисленные промахи, до сих пор считается одним из величайших деятелей медицины XIX века. Вирхов предполагал, что причиной послеродовой лихорадки являются или тромбозы, или зимняя погода. Земмельвейс, убежденный в правильности своего пути и ошибочности мнения патолога, был беспощаден в критике: «Но Вирхов, из-за своих многочисленных спекулятивных умозаключений сам представляющий собой ужасную картину для исследователя природы, Вирхов, являющийся таким плохим наблюдателем, что он, сам будучи патологоанатомом, в 1858 году все еще не был способен распознать симптомы резорбтивной лихорадки в трупах женщин, скончавшихся от послеродовой лихорадки, Вирхов не имеет права так говорить. Если только он, обнаруживая свое чувство юмора, не хотел охарактеризовать самого себя в момент покровительственно-благосклонной откровенности. <…> Совершенно верно, что наибольшее количество эпидемий произошло в зимние месяцы, но не из-за погодных условий зимой, а потому, что зима – прекрасное время для работы с разлагающимися материями. Таблица № II, стр. 9 и Таблица № XIX, стр. 120 настоящего сочинения служат доказательством того, что погодные условия не влияют на возникновение послеродовой лихорадки. Точно так же верно, что родильная горячка возникает вместе с острыми экзантемами, обширными рожистыми, крупозными, ихорозными, гнойными воспалениями, и причина этого сопровождающего явления заключается в том, что лечат и осматривают такого рода пациентов те же врачи и акушерки, которые лечат и осматривают беременных, рожающих и недавно родивших. Если две приведенные таблицы не убедят Вирхова, мы даем ему совет: попросить министра образования отстранить его от занятия акушерством на столько зим, сколько потребуется для того, чтобы Вирхов убедился в сохранении здоровья роженицами зимой, в том, что погодные условия зимой не являются причиной эпидемии послеродовой лихорадки» [13].

Земмельвейс уже давно вел беспощадную переписку с критиками. Его, пожалуй, самый известный порыв гнева случился в 1861 году в письме профессору гинекологии и акушерства из Вюрцбурга Фридриху Вильгельму Сканцони: «Но если Вы, господин надворный советник, даже не опровергая мое учение, продолжаете знакомить своих учеников и учениц с эпидемической послеродовой лихорадкой, я объявляю Вас убийцей перед Богом и всем миром. История послеродовой лихорадки совершит над Вами правосудие, если Вы, за заслугу быть первым, кто противится моему спасительному учению, решите увековечить себя в качестве Нерона от мира медицины» [14].

Кого-то может смутить агрессивность Игнаца Филиппа Земмельвейса. Но даже спустя 160 лет после публикации «Этиологии» читатель не может отказать в уважении основе его самосознания медика: для него имело значение только здоровье его пациентов. И ничто иное.

11. Красный Крест

Путешественник, которого в путь заставили отправиться дела, оказался на арене, где вершилась мировая или по крайней мере европейская история. Но ему не открылось ни величие, ни героические деяния, описаниями которых вдохновлялись европейские газеты пару дней спустя. Вместо этого он видел горе и страдания, даже через несколько недель сдерживающие его перо, когда он излагал на бумаге воспоминания об этом знаменательном летнем дне, радикально изменившем его жизнь. О летнем дне, заставившем его изменить мир. Все еще находясь в шоке от ужаса, он описал то, что предстало взору: «Они отчаянно умоляют позвать врача, мечась в конвульсиях, пока, наконец, не наступит столбняк и смерть не избавит их от страданий… Здесь лежит совершенно обезображенный солдат; его длинный язык свисает из разодранной, размозженной челюсти… Еще одному несчастному удар сабли отсек часть лица… Третий, чей

череп зияет открытой раной, уже на последнем издыхании. Его мозг вытекает на каменную плитку, которой выложен пол в церкви. Многострадальные соратники пинками перемещают его из стороны в сторону, потому что он лежит на проходе. Я ограждаю солдата в агонии от всех и покрываю его бедную голову, которая все еще слабо двигается, своим платком» [1].