Читаем Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 полностью

После битв солдаты любят сладострастие, в котором разрешаются для возобновления их непрерывно напрягаемые энергии. Современный герой, в какой бы то ни было области, обладает тем же желанием и стремится к тому же наслаждению. Художник, этот великий всемирный посредник, обладает той же потребностью. Даже экзальтация восторженных последователей религий, достаточно новых, чтобы их неведомое было соблазнительно, есть только чувственность, отклонившаяся духовно к священному женскому образу.

Искусство и Война – два великих проявления чувственности; сладострастие есть их цветок. Народ исключительно духовный и народ исключительно сладострастный пришли бы к одинаковому результату – бесплодию.

Сладострастие возбуждает Энергии и развязывает Силы. Оно неумолимо толкало первобытных людей к победе ради гордости принести женщине трофеи побеждённых. Оно побуждает ныне великих дельцов, управляющих банками, печатью, международной торговлей умножать золото, создавая центры, утилизируя энергии, экзальтируя массы, чтобы украшать, увеличивать, возвеличивать объект своего сладострастия. Эти люди, переутомлённые, но сильные, находят время для сладострастия, главного двигателя их действий и отражений этих действий на массах и мирах.

Даже у новых народов, сладострастие которых ещё не развязалось или не признаётся, которые не являются ни первобытными скотами, ни утончёнными сладострастниками старых цивилизаций, женщина есть великий гальванизирующий принцип, которому всё предлагается. Сдержанный культ, которым окружает её мужчина, есть только ещё бессознательный позыв дремлющего сладострастия. У этих народов, как у народов севера, но по различным причинам, сладострастие есть почти исключительно воспроизведение. Но сладострастие, каковы бы ни были аспекты, нормальные или ненормальные, под которыми оно проявляется, есть всегда высший возбудитель.

Жизнь животная, жизнь энергическая, жизнь духовная в известные моменты требуют отдыха. А усилие к усилию неизбежно вызывает усилие к удовольствию. Не вредя себе, они реализуют полное существо.

Сладострастие для героев, для духовных творцов, для всех властителей есть великолепная экзальтация их силы; для всякого существа оно служит мотивом превзойти самого себя с простою целью селекционироваться, быть замеченным, быть выбранным, быть избранным.

Только христианская мораль, наследовавшая морали языческой, была фатально вынуждена считать сладострастие слабостью. Из этой здоровой радости, которая является расцветом мощного тела, она сделала позор, который нужно скрывать, порок, который нужно отрицать. Она прикрыла его лицемерием; это-то и превращает его в грех.

Пусть перестанут поносить Вожделение, это влечение, одновременно тонкое и животное, двух тел, каковы бы ни были их полы, двух тел, которые желают друг друга, стремясь к единству. Пусть перестанут поносить Вожделение, прикрывая его жалкими и плачевными лохмотьями старых и бесплодных сентиментальностей. Не сладострастие разбивает, разрушает и уничтожает, а гипнотизирующие осложнения сентиментальностей, искусственная ревность, опьяняющие и обманывающие слова, патетичность вечной разлуки и вечной верности, литературные ностальгии: всё это комедиантство любви.

Уничтожим зловещие романтические лохмотья, осыпавшиеся маргаритки, дуэты при луне, ложную, лицемерную стыдливость! Пусть существа, сближенные физическим влечением, вместо того чтобы говорить исключительно о слабостях своих сердец, решатся выражать свои желания, предпочтения своих лет, предчувствовать возможности, радости или разочарования от их будущего телесного слияния.

Физическая стыдливость, существенно изменяющаяся соответственно эпохам и странам, есть только эфемерная ценность социальной добродетели.

Нужно относиться сознательно к сладострастию. Нужно делать из сладострастия то, что разумное и утончённое существо делает из самого себя и из своей жизни; нужно делать из сладострастия произведение искусства. Разыгрывать бессознательность, безумное увлечение, чтобы объяснять жест любви, есть лицемерие, слабость или глупость. Нужно сознательно желать тела, как и всего остального.

Вместо того чтобы отдаваться и брать (припадке увлечения, безумия или бессознательности), существа, по необходимости умножаемые вследствие неизбежных разочарований, непредвиденных завтра, нужно выбирать умело. Нужно, руководясь интуицией и волей, определять чувствительности и чувственности, и сочетать и осуществлять только те, которые могут дополнять и экзальтировать друг друга.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение