Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 2

К нам присоединяется знаменитый футурист, пилот Джакомо Макки из эскадрильи Сан-Марко, великий акробат Де Бриганти, изумительный виртуоз полёта на спине Марио д’Урсо, пилот-конструктор Бергонци и пилот Гвидо Келлер.

Как только будет восстановлена свобода воздушного пространства, мы, авиаторы-футуристы, реализуем в небе Милана дневные и ночные представления воздушного театра, с полётами-диалогами, пантомимами, танцами и великими воздушными поэмами слов на свободе, сочинёнными поэтами-футуристами Маринетти, Буцци, Корра, Сеттимелли, Фольгореи др. Над многочисленными лежащими на земле зрителями будут танцевать расписанные аэропланы: днём – в небе, окрашенном распространяемым ими цветным дымом, а ночью – они сложат подвижные созвездия и фантастические танцы, окружённые светом электрических прожекторов.

1) Футуристский воздушный театр, обладающий по своей природе, помимо художественной гениальности, героизмом, станет великолепной народной школой мужества.

2) Воздушный театр действительно будет народным театром, поскольку (кроме платных трибун, предназначенных для желающих вблизи рассмотреть авиаторов и футуристские раскраски аэропланов) он будет доступен бесплатно миллионам зрителей. Таким образом, у самых бедных, наконец, будет свой театр.

3) Воздушный театр с размахом его спектаклей, скоплением толпы и соревнованием его летающих актёров, среди которых выделятся Дзаккони, Дузе, Карузо и Таманьо воздуха, стимулирует также коммерческую и промышленную авиацию⁶

.

4) Воздушный театр станет, таким образом, настоящим театром, достойным великой футуристской нации, за которую мы боремся – абсолютно свободной, мужественной, энергичной и деятельной.

Ф. Адзари

11 апреля 1919

74. Против брака

Семья, как она организована сегодня, без развода – учреждение абсурдное, вредное и доисторическое. Почти всегда тюрьма. Часто – бедуинская палатка с отвратительной мешаниной стариков-инвалидов, женщин, детей, свиней, ослов, верблюдов, куриц и навоза.

Семейная столовая – это клоака желчи, дурного настроения, предрассудков и сплетней дважды в день.

Гротескное стеснение душ и нервов, в котором постоянная тоска и пустая раздражительность систематически разъедают любой личный подъём, любую инициативу молодых, любое практическое и действенное решение.

Самые энергичные и яркие характеры чахнут в этом прилежном натирании локтей.

Случаются заражения и порой настоящие эпидемии кретинизмов, принимающих гигантские размеры, катастрофических маний, нервных тиков, которые оборачиваются либо механицизмом немецкого войска, либо лохмотьями эмигрантов в трюме.

Женские капризы и мотовство детей рикошетом отскакивают от апоплексического упрямства скупых отцов.

Рядом с агонией, которая тянется десять лет, выцветают все весенние лица. Одна жертва, две жертвы, три мученика, палач, одна абсолютно сумасшедшая и тиран, который теряет власть.

Все страдают, впадают в депрессию, истощаются, тупеют во имя ужасной божественности, которую нужно низвергнуть, – чувства.

Коридоры идиотских споров, скучный перечень упрёков, невозможность думать, самостоятельно творить. Необходимость пробираться вброд в будничном болоте грязной семейной экономии и банальных вульгарностей.

Если семья функционирует плохо, это – ад заговоров, ссор, предательств, обид, низостей, и у всех соответствующее желание бегства или восстания. Нож ревности между матерью и дочкой, элегантными и красивыми; дуэль скупости и растраты между отцом-консерватором и сыном-студентом. Всюду в Италии – грустный спектакль, в котором богатый эгоистичный отец навязывает нормальную, серьезную профессию сыну-поэту, художнику и так далее.

Если семья функционирует хорошо, это – ловушка чувства, могильный камень материнской нежности. Ежедневная школа страха. Физическая и моральная трусость перед любой простудой, любым поступком, любой новой идеей.

Семья, которая почти всегда создаётся для женщины, узаконивает куплю-продажу души и тела, превращается в низкий маскарад лицемерия либо в благоразумный фасад, за которым процветает легальная проституция, припудренная морализмом.

Всё это во имя Чувства – ужасной божественности, которую нужно низвергнуть.

Мы провозглашаем, что Чувство – типичная добродетель растений, сажания в землю и пускания корней. Оно становится пороком у животных и преступлением у людей, поскольку оно неизбежно сковывает динамизм и быструю эволюцию.

Сказать «моя женщина» значит произнести инфантильную глупость или проявить рабовладельческую низость. Женщина моя настолько, насколько я – её, на сегодня, в этот момент, на час, на месяц, на два года, согласно полёту её фантазии и силе моего животного магнетизма или интеллектуального превосходства.