Ив Сен-Лоран

На его рисунках цвет все еще был приглушен, гуашная линия четкая, не переливалась через край. Но постепенно началось бурление. Чувствуется, что кипение охватило его, он нашел в этом приключении того Сен-Лорана, который заставил звенеть цвета, как когда-то его серо-синий, синий средиземноморский, ярко-красный и зеленый.

Он заявил их еще у Диора в 1960 году в романтическом всплеске. «Превосходный декаданс», — комментировал Франсуа Нурисье в журнале Express.

В чудесном саду, среди зеленых и красных кущей одалиски в шароварах из бисера встряхивали опахалами, томно опираясь на оранжевые и голубые шелковые подушки. Затем врывался голый султан с шелковой кожей, бог любви, одетый в тысячу жемчужин, которые катались по его мышцам, словно множество поцелуев. Никакой базарной экзотики, а только тело, великолепно завернутое в шелковую набедренную повязку: это Хорхе Лаго, удивительно сексуальный танцор, «для кого танец означает одежду» (Пьер Маркабрю, France-Soir).

Ив был переполнен впечатлениями. 14 февраля 1972 года состоялась премьера. Весь Париж был здесь: Урсула Андресс[568] в казачьем наряде, Мари Белл[569] в розовых перьях, Франсуаза Дорен[570] в серебряном скафандре. Зизи спускалась по большой лестнице. Занавес. Зал дрожал от аплодисментов. На сцене поклоны: Ролан Пети, Серж Генсбур, Эрте, Ив в черном смокинге и гигантской бабочке. «Слава Ива Сен-Лорана!» (Elle

). Всего будет 170 спектаклей. «Мы сделали наш миллиард за десять месяцев», — сказал Ролан Пети, который считал, что «Жискар д’Эстен спас ему жизнь». Министр финансов действительно аннулировал налоговые долги, висевшие на казино. Зизи и черная жемчужина Лизетт Малидор[571] кутались в меха.

Ив Сен-Лоран вернул женщинам каблуки. Ролан Пети, новый директор Casino de Paris, вернул ведущей звезде ревю легендарную Большую Лестницу — эти сорок ступеней, по которым когда-то спускались Мистангет и Сесиль Сорель[572].

Удивительно, но ревю получило большой успех у парижан, даже у снобов. Одновременно за неделю два больших друга модного Дома Ives Saint Laurent, Эдмонда Шарль-Ру и Луи Арагон, посвятили кутюрье и художнику статью в очень серьезном журнале Lettres françaises. «Casino de Paris представляет нам подлинный мюзик-холл, который омолодили», — писала Эдмонда Шарль-Ру, прославив «множество мелочей, которых никто не замечает. Это платье на шарикоподшипниках, оно как будто ходит само по себе; этот кринолин в форме гондолы, который складывается как зонт, шедевр мастерских Маринетт и Омон…» Обо всех этих сложностях Ив Сен-Лоран рассказывал журналистке: «Мюзик-холл даже больше, чем театр — это жизнь шиворот-навыворот. Плохие материалы кажутся шикарными и наоборот». Чему его научил мюзик-холл? «Скорости. В мюзик-холле важно мгновение. Чтобы создать мир, достаточно трех предметов реквизита. Например, из большого вороха черных перьев делается большая шляпа. Потом она нахлобучивается на высокую черную девушку, совершенно голую, и, когда она выходит на сцену, это должен быть театральный ход и ничего более»[573]

.

«Мне не стыдно за то, что я люблю. Стыдно должно быть тому, кто стыдится любить», — говорил Луи Арагон. Как будто через год после смерти Эльзы Триоле[574], которая никогда не была образцом фривольного поведения, он снова обрел волнение, что водило его раньше, прежде чем он встретил эту коммунистическую музу, в поисках ночных маршрутов Монпарнаса, он открывал их своим друзьям-сюрреалистам во времена безумной страсти к Нэнси Кунард, «этого создания из плоти и дыма»[575]. В статье под названием «От Зизи Жанмер до Альфреда де Мюссе» Луи Арагон описал «совершенно новый трепет удовольствия»[576]. Он первым заметил красную ковровую дорожку, какую Сен-Лоран бросил к ногам интеллектуалов, он иронически называл их «образованными людьми»: «Нам преподнесли отличный подарок — это ревю. Пусть лицемеры опустят глаза!» Луи Арагон считал, что костюмы Сен-Лорана возродили традиции Энгра и Делакруа. «Мне скажут… Я знаю, что мне скажут: это феодальное искусство, эта буржуазия, этот декаданс, этот загнивающий Запад… И так далее… Но позвольте мне иметь свое представление о будущем и, следовательно, о социализме. Представьте себе, что его триумф, по крайней мере во Франции, не отнимет красоту мужчины и женщины. И удовольствие от их великого дела…»

Некоторые критики, однако, высказывали более сдержанные суждения. «Это и крикливо, и изысканно», — писала Клод Саррот в газете Monde, соблазненная, но и раздраженная «этой путаницей, которая движется во всех направлениях, появляется и исчезает, вальсирует и колеблется между стилем Vogue и стилем харакири, между показом мод для глянцевых журналов и монстрами, трансвеститами, толстыми дамами».