Ив Сен-Лоран

Просвещенная буржуазия Парижа любила пускаться во все тяжкие при всем своем благоприличии. 26 января 1971 года, за три дня до коллекции, «Великая Евгения» запустила новое ревю. Оно будет представлено семьсот раз. На премьеру пришли многие из клана Сен-Лорана: Филипп и Мария Коллен, Клара Сент, чета Мюкоз, Зизи Жанмер, Лулу, первая, кто надел в Париже джинсы со своим вечерним смокингом. «Она была сногсшибательно элегантна и невероятно дружелюбна и весела. Совсем непафосная», — вспоминал Жером Николен[555]. Что же касалось его самого: «Он носил бороду, но побрился, чтобы поступить в труппу „Великой Евгении“, как другие поступали в монашеский орден». У него был карандаш для бровей марки Lechner, а пудра Caron. На нем были золотые сандалии из козьей кожи с красными подошвами от Сен-Лорана. Они предназначались поначалу манекенщице Верушке

[556]. Каждый вечер «этот относительно небесный ангел», по высказыванию Фредерика Эдельманна (Monde), воплощал на сцене своих кумиров: Ивонн Прентан, Мистангет, Лилиан Гиш[557], Марлен Дитрих, Сара Монтьель[558]

и даже Зизи Жанмер в своей «штуке в перьях». Он записал свой голос отдельно, чтобы петь под фонограмму и отточить пластическую выразительность, близкую к тому театру поведения и жеста, где блистали все «женщины Сен-Лорана». «Быть травести — это единственный способ выйти на сцену, когда ты никому не известен, — вспоминал Жером Николен. — Я был очень красив, то есть очень красива». В этом первом ревю он делал пародию на сестер Этьен[559] в приталенном женском костюме и туфлях на платформе.

«Большая Евгения», «Семерка», блошиные рынки, Casino de Paris, Синематека, театр Epée-de-Bois, который был под постоянной угрозой закрытия. Вокруг Ива клубилась своя свита — актеры светской комедии стиля

camp. Философия стиля camp была определена Сьюзен Зонтаг[560] еще в 1964 году в большой статье («Записки о кэмпе»), которая стала в Европе своеобразным путеводителем всех, кто особенный: «Суть „кэмпа“ в сверхъестественности»[561]

. «Как быть денди в эпоху массовой культуры?» Разве что любить рисунки Обри Бёрдслея[562], старые комиксы Flash Cord, боа, трансвеститов, оперы Беллини, фильмы Висконти или создавать мифы через воспоминания — красный цвет джунглей Джоан Кроуфорд, дезабилье Джин Харлоу[563] или брови Марлен Дитрих: это ведь они упрочили образ абсолютной женственности, вплоть до пародийности. «Меня очаровывают журналы индустрии роскоши, стереотипы моды, механизированные и равномерные движения танцовщиц мюзик-холла, рекламные плакаты. Это ежедневные референсы, которые принадлежат всем, начиная с момента, как я помещаю их на сцену, в театральную игру, увлекаю зрителя в эту игру, в этот мир, по крайней мере, я надеюсь, что это так», — говорил Альфредо Ариас журналистке Колетт Годар (Monde). В спектакле «Приключения Дракулы. Будущие времена» напудренная и властная Мария Феликс[564], которую выносили на руках горничные-лилипутки, навязывала свои законы опереточным крестьянам. В это же время Альфредо Ариас ставил «Историю театра»: актеры дефилировали перед зрителем с механическими жестами, изображая манекены. Хельмут Ньютон фотографировал манекенщиц как персонажей фильма. Он считал себя Пигмалионом и уверял, что тем самым «воспитывал» девушек: «У меня было две или три ассистентки. Мы всегда работали вместе. Они были очарованы процессом и сияли от радости, что станут знаменитыми. Правда, они куда более сумасшедшие, а журналам не нужны фотографии „продавщиц“, — и добавлял: — Чтобы модная фотография была удачной, прежде всего надо, чтобы она не выглядела как модная фотография». Этот маэстро объектива был одним из немногих фотографов своего времени, как и Ги Бурден, кто отказывался фотографировать некоторые модели одежды. «Подготовка часто важнее самого фото. Я работаю очень быстро и использую мало пленки. Я всегда точно знаю, что мне нужно, даже если в последний момент все может поменяться. Второе правило — всегда держать наготове антенны восприятия».